o-megas.livejournal.com/165023.html
Кстати, как-то недавно читал о древних магических практиках некоторых племен американских индейцев. Любопытно то, что в свое время эти магические практики включали в себя определенные элементы каннибализма — в том числе употребление спинного костного мозга и т.д. При чем цель такого рода каннибализма была не просто утоление элементарного голода, но — достижение определенного земного могущества, обретение сверхъестественных сил. В этом смысле современный цивилизационный каннибализм (стволовые клетки, криминальная трансплантология) более мелок, потому как ставит целью исключительно элементарное физическое здравие. Впрочем, для некогда христианской цивилизации это вполне естественно — скатывание в обычный материализм. До изощренной магии тут еще расти и расти.

Ну вот, после долгих размышлений и следуя опыту друзей, решил создать отдельный стихотворный аккаунт:                                                               iereys-stichi.livejournal.com
Прежде всего делаю это, чтобы в основном журнале не путать разные жанры. Стихи это, действительно, дело, скорее, личное, хотя и могут пользоваться у некоторых читателей определенной популярностью. Если бы мне задали вопрос, как я отношусь к собственным стихам, то я мог бы ответить цитатой из писаний своего давнего друга, священника и поэта Константина Кравцова, который однажды не забыл помянуть  мои вирши приблизительно такой фразой: "может иногда написать не лишенную определенных поэтических достоинств стихотворную миниатюру". Так оно, видимо, и есть. Стихи я пишу не очень часто — может быть, несколько штук в год (один-два-три-пять, не более) — и то, когда уже деваться некуда, когда, что называется, уже невозможно скромно молчать. Но из песни тоже слов не выкинешь. Раз уж сложилось — приходится рано или поздно выносить сии вирши на суд взыскательного  читателя. 

А ведь и действительно, как премудро заметил один из авторитетных православных «жежеистов»,  в современной нашей пастырской практике многое совершенно не учитывается: особенности возраста (детство,  зрелость, старость), особенности неофитства,  особенности «духовной» зрелости, когда на верующего человека нападает то же «окамененное  нечувствие» или некое оскудение веры, духовной ревности… Чаще всего, всех гребем под одну мерку: все каноны прочитал, на вечерней службе был? А если служба на настоящий момент почти в тягость? А если у человека тяжкое душевное состояние, что называется, депрессивный синдром и его диавол подзуживает выйти в окно? А если у матери пятеро детей и она чувствует, что не может справиться с собственным гневом и раздражением по отношению к ним? А одинокая старость?… На всех одни и те же рецепты и рекомендации? То есть современная приходская аскетика (а не монашеская 1,5 тыс. летней давности ), фактически, не разработана. А должна бы, потому что слишком много у современного человека немощей и проблем.

Исходя из своего  священнического опыта,  я пришел к выводу, что современному верующему человеку необходимы два фактора для возможного духовного становления. Это евхаристическая жажда, стремление к Причащению, сознательный поиск помощи Божией в Литургии и, плюс к тому, элементарное доброделание, пусть небольшая, но жертвенность. Без последнего Евхаристия  будет не вполне действенной, тогда как без Евхаристии, где взять силы для доброделания?

Постараться как-то воспитать это, спровоцировать в современном человеке вполне по силам и современному же священнику. Остальное – дело Божие… Однако выработка определенных церковных аскетических рекомендаций в отношении общей приходской жизни (применительно к разным возрастам, состояниям и ситуациям) тоже не помешала бы…

Честно говоря, последнее время устал от ЖЖ. Это не относится к предыдущему тематическому "посту".  Но, благодаря, скорее,  определенным спорам последних лет на тему о вере, Церкви, Евхаристии, у меня создалось некое ощущение определенной бесплодности всех этих баталий. Сие пишу не ради того, чтобы пожалели, погладили, сказали, да, что ты, батюшка, пиши-пиши! мол, дело нужное. Конечно, смысл во всем этом есть, и совсем бросать нельзя, но на данном этапе испытываю некоторое ощущение зряшности или тщеты этого дела. А, может быть, это неким закономерный жежешно-творческий кризис, которого здесь никто в свое время не избегал? И чем он лечится, если, конечно, вообще, на вроде СПИДА, излечим?

Был на записи телепередачи «Гордон-Кихот» на первом канале. Передача – на тему ВИЧ-СПИДА и ВИЧ-диссидентства как такового. Наверное, первая передача  на эту тему  (идущая в разрез с официальной точкой зрения) на центральном канале (если, конечно, выйдет в эфир). К глубокой скорби моего самолюбия ничего толком не успел сказать, потому как все время записи заняла «драка» между специалистами той и другой стороны.  Поэтому свою несостоявшуюся теле-реплику излагаю здесь.

Для меня очевидно, что во всей это запутанной проблеме присутствует элемент «веры».  

Читать далее →

Первым, кто легализовал аборты в Польше 9 марта 1943 года, был Адольф Гитлер.
На улицах Познани (Польша) — по заказу движения "Пролайф".

У нас на такую "рекламу", конечно, не решились бы.

Джованни ди Паоло, «Изгнание из рая», Музей Метрополитен, 1445

Посмотрел фильм "Чудо" Александра Прошкина. Не знаю, почему многие этот фильм активно ругают или считают мрачным. На мой взгляд, фильм — прекрасный и глубокий. Вообще сделан красиво. Финал с голубем — почти Тарковский (в хорошем смысле). Некоторые православные критики в основном предъявляют претензии к образу священника, но мне думается, что образ этот вполне реалистичный, просто — несколько гротескный — вероятно, по той причине, что все основные персонажи в этом фильме имеют предельно заостренный гротескный характер (это вообще свойственно манере замечательного сценариста Юрия Арабова).

Что касается нравственной коллизии, в который попадает священник, то она сама по себе интересна и является далеко не поверхностной: его вера достаточно сильна, бескомпромиссна, хотя, ради сохранения храма, ему приходится идти на соглашение с уполномоченным (блестящая роль С.Маковецкого), который изощренно циничен,  выступает в роли искусителя-вельзевула и легко играет на мировоззренческих особенностях веры самого священника. Последний же совершенно искренне считает, что для христианской жизни совершенно не нужны какие-то сверхординарные чудеса — сама  жизнь, данная нам Богом, уже чудо. Не говоря уже о Литургии, Евхаристии…

Дерзну заметить, что это-то священник в фильме — в наибольшей степени христианин. Большинство же остальных персонажей, сталкиваясь с чудом "стояния", ведут себя, как правило, по-язычески. Да, священник  тоже дает определенную слабину, когда убеждается, что чудо "стояния" – реальность — и эта реальность входит в противоречие с его верой, но эта его слабина, его пиво с водкой и последующее бегство — по-человечески вполне понятны, они, можно сказать, вполне библейские («И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня»(Ион.1:3). И здесь создателям фильма  — прежде всего респект за то, что образ священника — реалистичен, а не в стиле духовного лубка, столь популярного в последние годы.

Ну и вообще основной нерв фильма — проблема веры и неверия. При чем в контексте фильма — становится очевидно, что никакое само по себе явное громогласное чудо не в состоянии заставить человека жить верой, стать верующим. Скорее, к этому,  действительно, как это сказано у Канта — (которого вынужден в проповеди цитировать священник с  подачи уполномоченного) —  может привести звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. Хотя, конечно, экстремальным чудесам находится место, как особому промыслу Божьему, но не в этого рода чудесах суть христианства как такового. Подобные чудеса — возможная внешняя атрибутика по отношению к миру внешнему, языческому, порой необходимая для вразумления этого мира, да и то все же не имеющая стопроцентной гарантии действенности. Потому что выбор остается за самим человеком. Даже – язычником. А что такое это самое густопсовое советское язычество (в  том числе и у мартеновских печей) в фильме показано также с предельной заостренностью.

Тем парадоксальней и удивительней финал: явный свет веры в лице главной героини, которой в обстановке советской же психушки обривают голову, — ее, можно сказать, джокондовская улыбка, которая возможна только тогда, когда человек обрел истинную внутреннюю силу во Христе. И здесь закончу на том, что этот фильм сам по себе является вполне христианским чудом нашего и вообще мирового кинематографа.

Как известно, евангельская Истина имеет личностный характер. Истина не в чем-то, истинен кто-то — Христос. Правда, это далеко не для всех очевидно. Так, тот же Понтий Пилат был не готов воспринять личностный характер Истины — и его риторическое вопрошание («что есть истина?») свидетельствует об этом. Можно также сказать, что главная проблема спасения или "не спасения" тоже имеет своей основой наличие или отсутствие личного общения с Истиной. Но каков все же критерий этого наличия или отсутствия? То, что здесь не так все просто, об этом говорит сам Христос, когда приводит пример, из которого следует, что далеко не все из тех, кто Его именем творил чудеса или изгонял бесов, действительно Его, христовы. Мало того, эти чудотворцы даже заслуживают сурового приговора: "Отойдите от Меня, делающие беззаконие"(Матф.7:23),  Где еще звучит не менее суровый приговор? Да в притче о Страшном суде, которую читали сегодня за Литургией в Неделю мясопустную (Матф.25:32).  И стоит заметить, что разделение на агнец и козлищ в этой притче происходит по отношению именно ко Христу, как личности: "сделали" или "не сделали" Мне, говорит Спаситель. И критерием здесь оказывается не принадлежность к тому или иному народу или конфессии  (сказано: "соберутся пред Ним все народы"), а элементарная человечность: потому что в свою очередь "сделали (или не сделали) (добро) одному из малых сих". При чем — человечность (или не-человечность) — самая элементарная, сущностная, когда правая рука не знает, что творит левая), когда быть (или не быть) человеком — для нас все равно, что воздух или вода («Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили??"). То есть не декларации, не богословская образованность сама по себе делает нас пригодными для личностного общения со Христом, но — реальная человечность. И если наша жизнь в православии действительно учит нас этому, то мы недалеки от Царства Небесного. И стоит всерьез задуматься, что в нашей жизни не так, если не получается этой элементарной человечности научиться.

А кстати говоря, какова вообще (в евангельской притче) вера блудного сына, который возвращается к Отцу из страны далече? Этот вопрос в притче вообще не фигурирует, потому что блудный сын имеет знание, что  его Отец не просто существует, но и является подателем  жизненных благ («сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом»), и у него нет никаких сомнений, каков именно его отец и хватит ли на всех хлеба. Очевидно, что сын являет покаяние — и это является главным условием его возвращения, которое сын определяет сам, как необходимое  («встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою»). Отец  даже и не задает сыну никаких вопросов (типа: «во всех ли грехах каешься?»), но, только увидев возвращающегося, тут же выбегает навстречу. И тут же (без всяких условий) предуготовляется пир. Что есть этот пир в жизни Церкви? Да та же, несомненно, Евхаристия, где любой грешник (кающийся, желающий вернуться к Отцу Небесному) оказывается любимым сыном Божиим. Телец упитанный – вся благодать, вся помощь Божия, Сам Христос. Кто же тогда здесь старший сын? В его роли, порой, может выступать священник, который слишком озабочен формальными вопросами: сколько дней постился, все ли каноны прочитал, был ли на вечерней службе и вообще – только пришел, а все ему подай, всего тельца упитанного… Но очевидно одно: если действительно желаем вернуться к Отцу  — вот пир, вот Телец, вот перстень! Или будем спорить, что это за камень — в перстне: бриллиант или аметист?