Написавший эти строк поэт Георгий Иванов явился одним из самых пронзительных лириков первой русской послереволюционной эмиграции. Вполне беззаботный питерский денди до революции — и горько переживающий в эмиграции утрату былой России Иванов как никто другой смог воплотить это осознание простыми стихотворными средствами, что и делает его лирику в особенности поразительной. Так, в выше процитированном стихотворении простым рефреном «Хорошо, что… » показано апокалипсическое разрушение естественной иерархии ценностей. Легко отказавшись от Царя, русский народ следом лишается былого земного отечества – России. А – далее — без Бога — отечества Небесного и подпадает под власть инфернальных сил и абсурдности атеистического бытия, когда вполне логичным оказывается «что никто нам не поможет и не надо помогать», а былые революционные лозунги «Хорошо…» (можно вспомнить и поэму Вл. Маяковского с таким же названием) оборачиваются вовсе не благом, но полным распадом бытийных основ. В этом смысле убийство царской семьи (девяносто лет чему исполняется в этом году), голгофа царственных страстотерпцев стала своего рода «точкой не возврата», когда по причине молчаливого попустительства этому злодеянию (причина эта, конечно, не единственная, но исторически характерная) русский народ на долгие десятилетия оказывается ввергнут в тяжкую смуту, войн, репрессий, коллективизаций — в те бездны, о которых и говорит поэт, что это атеистическое «хорошо» есть то, что «мертвее быть не может и чернее не бывать». Конечно, поэтическое осознание этих горьких истин самими современниками тех событий не могли в тот момент кардинально изменит историческую ситуацию, но как знать, может быть предельная честность в самом поэтическом творчестве таких людей, как Георгий Иванов, их плачь об утраченной отчизне, наряду с духовным подвигом наших новомучеников, послужили возможности нашего покаяния и совершившемуся прославлению Царственных страстотерпцев. Так, Георгию же Иванову принадлежат удивительные в своей простоте и любви к царственным мученикам строки. Помниться, в свое время, еще в восьмидесятые годы прошлого века, когда по общежитию Литинстита по рукам ходила машинописная копия стихов эмигрантского поэта, меня эти стихи поразили своей ясностью и несомненностью веры автора в истинную красоту убиенной царской четы:

Эмалевый крестик в петлице

И серой тужурки сукно…

Какие печальные лица

И как это было давно.

Какие прекрасные лица

И как безнадежно бледны —

Наследник, императрица,

Четыре великих княжны…

(1949)

Думаю, что для многих не воевавших эта война воспринималась вполне мифичесчки: это было нечто гораздо большее, чем просто победа в мировой войне, это была победа света над тьмой, добра над злом, даже, в каком-то смысле — победа жизни над смертью. Детство и юность вообще нуждаются в романтическо-героических примерах, а советское искусство тех времен вполне преуспело в создании героических и монументальных образов, как реальных, так и не вполне реальных. И это, в принципе, естественно, поскольку никакое нормальное общество не может существовать без своих героев. Единственное, что было плохо в этом искусстве, то это атеизм. Согласно советского военно-исторического искусства, умереть за Родину было дело очень хорошим, но, кроме обещанной возможности героической гибели,  почему-то больше ничего не обещалось. «Вот пуля пролетела — и ага!» Хотя нет, избранные (это надо было очень постараться) могли заслужить (часто — посмертно!) некоторые награды, ордена или медали, их именами могли назвать, к примеру, корабли или пионерские дружины. Для особо отличившихся полагались своего рода жития советских святых — книги в их честь или фильмы. И это, пожалуй, все. Никакого тебе Царства Божия, никакого бессмертия, никакой «той любви, если кто положит душу за други своя». И вот еще что интересно: в детстве это казалось чем-то нормальным и даже желанным — умереть героически, пасть смертью храбрых, закрыть собой амбразуру. Советская власть, существуя благодаря милионным жертвам, не просто обесценивала жизнь, но превратила смерть в игру. В играх ведь смерть не настоящая: «Падай, ты убит!» Или как в современных компьютерных играх:  у тебя целый запас жизней или возможность сохранеия игры. И здесь навязываемая былой властью героизация смерти на поле брани все-таки являлась беспардонно лживой. Смерть есть смерть и ее нельзя обскакать на лихом коне, пусть даже это будет конь, на котором принимается Парад Победы. Смерть победил Христос, а не «товарищ Жуков». Советская же власть, настойчиво героизируя всеми возможными средствам образы смерти (за нее же, родную, осуществляемой), преуспела в своего роде идеологической некрофилии. Последнее вообще являлось свойством этой власти, как и коммунистической системы в целом. Разве до сей поры имеющая место быть непогребенная мумия вождя на Красной площади не есть тому свидетельство?

А тогда, в детстве, День Победы был теплым весенним праздником. Это и «Освобождение» по телевизору, где в одной из серий нашему танкисту, любующемуся в немецком зоопарке живыми обезьянами, простреливают голову, а он еще успевает сказать «Зачем, они?»; это и толпы народа на набережной городского пруда, нежная зеленая листва, запах цветов, огни салюта, множество ветеранов, живых свидетелей того, что Победа действительно была, ветеранов — одетых празднично и с наградами.

Позже пришла другая правда. До сих пор, впрочем, не проясненная. И о начале войны. И о наших потерях. И о наших военнопленных. Позже были изданы таки книги, как «Прокляты и убиты» Астафьева — роман, чуждый всякой романтизации войны. Начался обратный процесс — дегероизация нашей Победы. И в этом, конечно, есть уже своя неправда. Победа эта все-равно великая, только не потому что наш народ защищал власть коммунистическую, а потому что должен был победить — фашисткую. От этой аксиомы дискутирующим ныне (относительно нашей Победы) сторонам никуда не деться. Да и как известно, началась эта война в воскресный день всех русских святых (вряд ли Гитлер заглядывал в православный богослужебный календарь), а закончилась — в пасхальные дни сорок пятого года…

Вот только жаль все-таки тот прошлый советский День Победы: насколько он мог быть более велик, если бы это была не просто «радость со слезами на глазах», но и радость о Христе Воскресшем… 

*     *     *

ПРАЗДНИК  

Открытка в праздничном конверте

Плывет в пороховом тумане,

И жизнь равноценна смерти,

Когда на боевом параде

Вплывают в дом твой эти лики —

В наградах время хорошеет —

Кто — подо Ржевом, кто — безрукий,

И упрекнуть их кто посмеет?

Нальют еще им много водки,

Дешевого отломят хлеба,

На целый век, на эти сутки

Огнями разукрасят небо.

Салют в душе твоей пылает,

Кружась, плывет огонь ракеты,

Горячей пули не хватает —

Чтоб на виду у всей планеты…

Чтоб истину нарыли танки —

И правдой выли самолеты…

Плывут сюда и их останки,

Но нет пока для них работы…

Мороженное быстро тает

И тает за Кремлем зарница,

И жизни смерти не хватает,

Чтоб и в радости иной открыться…

Именно это ныне происходит на европейском Западе, где многие исповедуют новые абстрактные ценности под названием «либерализм» или «политкорректность». Появилось даже особое течение в западном якобы христианском богословии, которое так и называется «либеральная христология». Не принимая во внимание святоотеческий богословский опыт, эта христология занимается поисками «исторического Христа», без малейшей богодухновенности, обычным рациональным методом исторического исследования пытаясь восстановить данные о Христе Спасителе. И приходит к неутешительным выводам: получается, что о Воскресении Христовом определенно известно лишь одно: ученики не знали, что стало с телом Учителя. Тем самым западное либеральное богословие свидетельствует, что оно чуждо Христу, поскольку не имеет о Нем объективного знания.

Действительно, не имея целого, по двум-трем обломкам-артефактам трудно восстановить целый сосуд во всем его первоначальном великолепии. Однако истинная Церковь не нуждается в восстановлении образа Христа Воскресшего, поскольку Сама является Телом Христовым и никогда не утрачивала общения со Спасителем. Для православно верующего Христос есть несомненная реальность — как в настоящем, так и в прошлом, и будущем. Для либерального же протестантского богословия исторический Христос — загадка, не вполне реконструируемое прошлое, а в настоящем — частное, исключительно личное дело каждого верующего. Можешь веровать в Его Воскресение, можешь сомневаться, твое личное дело, а что там было два тысячелетия назад — поди разбери, толком не известно. Такая мировоззренческая шизофрения есть следствие глобальной апостасии западной цивилизации, которая рождает множество идейных и житейских химер, прямо противоречащих нормальному христианскому мировидению и укладу жизни.

Истинное христианское понимание усматривает в Воскресении Христовом объективный исторический факт, а вовсе не субъективную иллюзию или рефлексию верующего сознания. Человек может быть верующим или нет, верить в Воскресение или быть чуждым Христу, однако это не отменяет тех реальных последствий, которые имел факт Воскресения Спасителя в мировой истории. Собственно, вся западная цивилизация, спешащая сегодня отречься от христианства, сформировалась благодаря принятию европейскими народами христианских ценностей. Представим себе, что апостолы сочли бы Воскресение Христово личным, субъективным делом, а проповедь соплеменникам и языческим народам — излишней, более того, оскорбляющей религиозные чувства. При таком политкорректном подходе не было бы ни Вселенской Церкви, ни европейской цивилизации, ни самого либерального богословия как одного из прискорбных плодов этой цивилизации. Христианство осталось бы одной из иудейских сект и, вырождаясь, закончило свое существование максимум через одно поколение после апостолов. Но, как мы знаем, со святыми апостолами был Сам Бог, и это Его Промыслом созидается человеческая история.

Бог участвует в истории человеческого рода неизреченным образом — и явно, и тайно: Сам в этой истории становится Человеком, как Богочеловек страдает на Кресте и воскресает. И можно всецело принять Христа, можно быть к Нему равнодушным и даже лгать на Его святое имя, противостоять Ему — все это было в Евангельской истории и продолжается до сих пор. В Евангелии мы находим эпизод, когда члены синедриона подкупают стражу: «И сии, собравшись со старейшинами и сделав совещание, довольно денег дали воинам, и сказали: скажите, что ученики Его, придя ночью, украли Его, когда мы спали; и, если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его, и вас от неприятности избавим. Они, взяв деньги, поступили, как научены были; и пронеслось слово сие между иудеями до сего дня» (Мф 28. 12—15). В наши дни старая клевета возрождается новыми средствами: это и некое евангелие от Иуды, и фильмы оскароносных мастеров Голливуда — Скорцезе или Кэмерона, активно пытающихся низвести образ Спасителя до элементарного, человеческого уровня. Но все это не более чем новые вариации старой лжи гностицизма и последующих ересей первого тысячелетия от Рождества, тщившихся рационально разъяснить неизъяснимое, умом проникнуть в тайну бытия Пресвятой Троицы.

Позже одной из наиболее характерных мировоззренческих болезней внутри самого христианства становится так называемый спиритуализм, когда верующий во Христа хотя и признает существование вечной жизни, но лишь для одной бессмертной души, отрицая всеобщее воскресение мертвых. Возможно, такого рода понимание загробной жизни связано с развитием протестантского взгляда на мир, с бльшим развитием рационализма и позитивизма в эпоху машинного производства по сравнению с традиционным христианским обществом, где сильнее ощущалась незыблемая иерархия ценностей и вообще таинственность собственного бытия. А в эпоху Возрождения и последующие за ней акцент сместился с Бога на человека. С открытием новых континентов, с невиданными ранее успехами науки и техники человечество постепенно начинает утрачивать вечностное целеполагание собственного бытия. Что и понятно: когда земная жизнь не служит началом вечной жизни, а самоценна, это порождает серьезные проблемы самосознания. Можно летать в космос и расщеплять атом, но если ты в принципе смертен, то зачем все это? Спиритуализм как таковой хотя бы утешает человека, говоря о пусть и бестелесном, но все-таки бессмертии души, атеистический же материализм лишает человека и этой надежды.

Правда, и материализм парадоксальным образом не может расстаться с желанием победить смерть. В преддверии революционных бурь данную странность отразил русский философ Николай Федоров. Этот библиотекарь-отшельник мечтал, как в будущем человечество достигнет такого уровня развития науки и техники, что будет просто обязано воскрешать собственных праотцев и, за неимением места на земле, расселять их на других планетах. Трудно понять, каким образом эти идеи совмещались в сознании философа с Православием, — скорее, вера во Христа Воскресшего была вытеснена таким оригинальным материализмом.

Реализация материалистических проектов в постреволюционной России приводила и вовсе к анекдотическим и диким результатам. Казалось бы, «единственно верное учение» марксизма не оставляло человеку никаких надежд на еще какую-то жизнь, кроме отрезка между рождением и смертью да мифического светлого будущего для новых поколений, однако в реальности все оказалось не так просто. Одна только до сей поры длящаяся история с мумификацией вождя всех времен и народов свидетельствует, что жажда преодоления смерти неистребима в сердцах даже самых закоренелых атеистов. И неизвестно, что думал архитектор Щусев, но мавзолей Ленина на Красной площади архитектурно опирается на языческие традиции и напоминает именно древний вавилонский зиккурат.С

вЗдесь кроется еще один исторический анекдот, который неожиданно переносит нас в эпоху вавилонского пленения. В одной из последних глав библейской книги пророка Даниила есть весьма примечательная история об идоле Виле: «Был у Вавилонян идол, по имени Вил, и издерживали на него каждый день двадцать больших мер пшеничной муки, сорок овец и вина шесть мер. Царь чтил его и ходил каждый день поклоняться ему; Даниил же поклонялся Богу своему. И сказал ему царь: почему ты не поклоняешься Вилу? Он отвечал: потому что я не поклоняюсь идолам, сделанным руками, но [поклоняюсь] живому Богу, сотворившему небо и землю и владычествующему над всякою плотью. Царь сказал: не думаешь ли ты, что Вил неживой бог? не видишь ли, сколько он ест и пьет каждый день?» (Дан 14. 3—6). Далее рассказывается о разоблачении жрецов: они утверждали, что идол за ночь съедает все приношения, а на самом деле съедали все сами вместе с домочадцами. Заметим, что имя этого идола совпадает с инициалами вождя всех времен и народов, а бытовавшие в советское время цитаты-лозунги типа «Ленин и теперь живее всех живых» или «Ленин — жил, Ленин — жив, Ленин — будет жить» давили на подсознание советского человека своей идиотической противоречивостью.

В наше время ультрасовременные открытия и технологии порождают в умах материалистов новые иллюзии и тщетные надежды. Так, в этом году исполнилось десять лет с момента официально объявленного осуществления клонирования. «Десять с лишним лет назад,— пишет некий журнал,— из организма шестилетней овечки достали клетку, откуда извлекли ядро, содержащее генетический материал в виде ДНК. Биоматериал поместили в оплодотворенную яйцеклетку, из которой предварительно удалили собственное ядро. Выдержав зародыш в термостате, аккуратно «подсадили» его в матку животного. Эксперимент был поставлен одновременно еще более чем на двухстах яйцеклетках, но лишь в одном случае он увенчался успехом. Овечку, сначала носившую кодовый номер 6LL3, назвали Долли, в честь певицы Долли Партон. Это была просьба ветеринара, помогавшего принимать роды. Долли появилась на свет 5 июля 1996 года, но из-за сложностей, связанных с процедурой подтверждения факта клонирования, о ее рождении объявили лишь 27 февраля 1997 года. В считаные часы маленькая овечка стала суперзвездой».

Естественно, это событие породило немало споров, прежде всего о нравственной стороне дела, поскольку ставило по меньшей мере два глобальных вопроса: а не покушается ли человек на то, что является прерогативой Творца, и не покусится ли он вслед за тем на самого себя? Ведь очевидно, что можно официально запретить клонирование человека, но нельзя во всемирном масштабе этот запрет проконтролировать. Этических проблем здесь может оказаться масса: и факт вмешательства в границы человеческой личности, и проблемы социального статуса человеческих клонов и нравственно-духовного отношения к этим существам — вполне ли это человек и можно ли будет клонов, к примеру, крестить — и т. д. и т. п.

Эти вопросы еще не вполне актуальны, поскольку клонирование и воспитание полноценного клона человека как социализированной единицы общества пока вряд ли осуществимо. Однако носители пытливого человеческого ума, конечно же, не останавливаются на достигнутом. В наши дни речь идет о так называемых безымянных клонах. Вот что об этом пишет тот же журнал: «Уже в 2000 году после ожесточенных дискуссий правительство Великобритании впервые официально разрешило эксперименты по клонированию человеческих эмбрионов. Решение приняли не без скандала. Министров, ответственных за него, ругали со всех сторон: Церковь — за посягательство на Божий промысел, специалисты по биоэтике — за неэтичность, ученые — за политическое малодушие. «Конечно, речь шла не о репродуктивном клонировании, предполагающем выращивание живого человеческого существа из эмбриона,— говорит академик Рэм Петров.— Ученые имели в виду терапевтическое клонирование — очень дорогой, «штучный» метод лечения заболеваний. В этом случае ДНК из клетки тела пациента помещается в донорскую яйцеклетку. Образовавшийся эмбрион, являющийся точной генетической копией данного человека, развивается до стадии, когда он состоит всего из нескольких десятков клеток. Их можно пересаживать этому пациенту без всякого риска отторжения. К тому же на стадии зародыша уже сегодня есть возможность «починить» некоторые дефектные гены. Конечно, речь шла только о научных экспериментах». Полагают, что опыты сулят большие перспективы — с помощью таких клеток можно будет лечить диабет, рассеянный склероз, многие наследственные заболевания. Но существует и другая сторона медали: у генетиков, занимающихся клонированием, появился новый объект, у которого никогда не будет симпатичной мордочки Долли. У него просто не будет лица».

Если у вас проблемы со здоровьем, но тугой кошелек, пожалуйте в лабораторию, где специально для вас изготовят ваш клон-эмбрион, обреченный на заклание ради вашего же здоровья. Правда, с точки зрения нравственной эту методику лечения иначе как людоедской не назовешь. Впрочем, в наше время, при распространении разного рода людоедских технологий, главное — назвать их поприличнее, чтобы совесть не царапало. Но Бога не обманешь, и такого рода шуточки с собственным биологическим статусом и использованием эмбриональных клонов не пройдут. Да, предположим, можно излечить рассеянный склероз, но что тогда делать с душой человека, пораженной гораздо более страшным склерозом — нравственным?

В последнее время в СМИ активно зазвучала и тема победы над старостью. Пытливые ученые, как им мнится, докопались до корня всех зол: конкретного гена, который на клеточном уровне виновен в запуске процесса старения в организме человека. Ну, а раз виновник обнаружен, то дело за малым: найти способ воздействия на злополучный ген. Уже появились сообщения, что конкретные методы и лекарства якобы найдены. Однако несомненно, что без проблем, в том числе и нравственных, не обойтись: кому-то не хватит денег на личную победу над старостью, а кто-то не дождется своей очереди, в долгосрочной же перспективе все это приведет к прогрессирующему старению человечества. Один западный романист уже использовал этот сюжет: будущее человечество он представляет как общество бодрых молодящихся стариков, быть молодым в котором неприлично, и, окажись среди этих добропорядочных старцев юноша, он обречен на существование деклассированного элемента.

Как и опыты с клонированием, попытки воздействовать на ген старости означают вторжение в сферу деятельности Самого Творца, что может привести к непредсказуемым последствиям не только в моральной, но и в физической сфере человеческого бытия. Старение и смерть есть ближайшее следствие грехопадения прародителей, а вовсе не ошибка в проекте творения, которую подросшее человечество наконец в состоянии исправить своими силами. При утрате же христианского мировоззрения действительно необходимо копить деньги на новые технологии и записываться в очередь за чудесным омолаживанием.

Еще одна химера современного мира — крионика, замораживание тел усопших в надежде на возможное их оживление. Правда, сами ученые спорят, насколько это реально даже для науки будущего и окажется ли размороженный и оживленный субъект той самой человеческой личностью, чье тело подвергли столь оригинальному способу погребения. Но споры спорами, а в мире уже действует не одна фирма, готовая за далеко не символическое вознаграждение заморозить ваши останки до лучших времен. Если средств не хватает — не беда, заморозить можно только мозг, а уж там потомки придумают, что с ним делать: восстановить по имеющемуся образцу все тело или на худой конец извлечь информацию и поместить в компьютерный банк данных — для моделирования виртуального индивидуума. И это вовсе не шутка: одна такая фирма базируется в подмосковном Зеленограде.

Все это, конечно, есть следствие вульгарного материализма и утраты христианского мировосприятия. Сторонники крионики напрочь забыли, что человек состоит не из одного только тела — а душу-то заморозить невозможно. Когда душа оставляет бренное тело, она идет в иные духовные пространства, идет на суд Божий, и вернуть ее обратно в тело возможно только Самому Господу Богу, Его воскрешающей силе. Но крионисты предельно материалистичны, никакой тайны происхождения жизни, ни тайны смерти и конечных судеб человечества для них не существует. Кроме того, они почему-то верят, что в светлом будущем обязательно найдется место для размораживателей и размороженных, хотя совершенно неизвестно, будет ли размораживание заботить потомков и придется ли, собственно говоря, будущий мир по вкусу размороженным (можно здесь, кстати, вспомнить еще советских времен фильм «Бегство мистера Мак-Кинли», где оживленный персонаж оказывается совсем не в том мире, на какой рассчитывал).

В общем, имеющим на холодильник упование можно только посочувствовать. Со смертью нельзя так просто смириться или сделать вид, что ее вовсе не существует. Верующий во Христа имеет твердое упование на грядущее воскресение и жизнь вечную. Не верующий — вынужден искать утешение в вещах суетных и случайных, как крионика, которая вместо спасения предлагает морозильник.

Главным аргументом сторонников тех или иных манипуляций с генетическим статусом человека является идея создания новых лекарств и методов лечения, возможная победа над старостью, ранняя диагностика заболеваний, а в перспективе еще и определенная генетическая селекция человеческого рода, что уже само по себе рождает серьезные нравственные проблемы. И корень их именно в рациональном, материалистическом, можно сказать — механическом отношении к природе человеческой личности. Важно и то, что все заявляемые новомодные технологии подразумевают исключительно коммерческое внедрение — золотой телец требует безусловного себе поклонения. Всякая информация в СМИ о том или ином новшестве непременно сопровождается комментарием: сколько это стоит сейчас, а сколько — в случае более широкого внедрения, лет через десять. Все это неудивительно — уже хотя бы потому, что, как мы знаем из Священного Писания, число зверя-антихриста «666» символизирует собой страсть сребролюбия, распространенную на глобальном уровне (вспомним, что в Ветхом Завете 666 талантов, видимо, неслучайно фигурируют как годовой бюджет царства Соломонова в период его наивысшего расцвета).

Можно предположить, что антихрист при своем воцарении с помощью всех этих новейших технологий легко сможет манипулировать сознанием людей. Нетрудно представить, как он предлагает тем, кто готов уверовать в него, не просто мир и безопасность, но и победу над старостью и смертью. «Что вам еще надо? — скажет этот персонаж.— Где ваш Христос, где победа над смертью? Я вместо Него дам все это, только поклонитесь мне!» Понятно, человечество к тому времени нравственно вполне будет готово к такому повороту, а технологии — эти химеры — сыграют лишь вспомогательную роль. Святые отцы ясно свидетельствуют, что антихрист попытается имитировать совершение великих чудес и соблазнить многих — это станет возможным по маловерию и отступлению от Христа самого человечества.

Противопоставить же всему этому мы можем только живую веру во Христа Воскресшего. Истинная вера за две тысячи лет еще никого не посрамила. Изменить катастрофический финал земной истории мы не в состоянии, но для христианина никакие химеры окружающего мира не в состоянии затмить самую великую радость, которая выражается всего в двух словах: «Христос воскресе!»

Изменился вид самого Мессии: в нем уже, кажется, нет былого величия и не присутствует чаемого Израилем царского достоинства — Он предан, судим и поругаем, Его отдают на позорную казнь, и толпа приветствует это, поскольку обманулась в своих вековых чаяниях — вместо того, чтобы царствовать, он позволяет поступать с собой как с последним рабом, вместо того, чтобы решать их, народа, проблемы, устроить революцию и сбросить языческую римскую власть, Он говорит, что Царство Его не от мира сего и вовсе не собирается устраивать Царство Божие на земле. В общем, с точки зрения толпы, за такой обман Он вполне достоин распятия. И такого рода ненависть ко Христу не есть случайное проявление какого-то одного народа в какой-то только один исторический момент,  это есть закономерное следствие предпочтения земного небесному, вечного проходящему, тленного бессмертному, предпочтения греховного святому, самостного, эгоистичного -самоотверженной любви. Да, всякому человеку свойственна приверженность к земным ценностям, таким привычным, видимым родным… Всякий человек склонен искать для себя земного блага, комфорта и благополучия. Но одновременно с этим, всякий человек призван к гораздо большему — к вечной жизни с Богом, потому что создан по образу Божьему и не может, согласно богосозданности собственной природы, окончательно уподобиться животному, сродниться только с одними земными проходящими реальности и в этой найти своей покой, отраду и утешение. Это слишком мелко и в принципе не достойно человека. Христос, будучи Богочеловеком, и пришел для того, чтобы избавить нас от этой окончательной зависимости перед только земным, греховным и тленным. Вот Он входит в Иерусалим и Единственный кто в тот момент знает, что идет на Голгофу. Наверное, даже с точки зрения чисто человеческой, трудно представить большее мужество, чем в подобного рода ситуации, когда ты знаешь, что должен идти на смерть, на тяжкие смертные муки, в то время как вокруг все радуются и ликуют -как им кажется, о предстоящем земном торжестве Сына Давидова, в котором также хотят принять участие. Но мы, считая себя Христианами, и также восклицая за этим торжественным богослужением «Осанна Сыну Давидову» должны отдавать себе отчет, что чаем тем самым не земного могущества, не житейского благополучия, комфорта внешнего и внутреннего, но истинно жаждем Царства Небесного, которое не от мира сего, чаем совоскресения со Христом, путь к чему обретается через Голгофу, через животворящий Крест Христов.

Обретение ясного христианского мировоззрения, умение различить между главным и второстепенным, между собственно христианским и наносным, привнесенным, даже — языческим требует от нас определенного труда, усилия веры, трезвости, благодатной помощи. Начиная с древности Церковь не существует в этом мире герметично, замкнуто, но, всегда оставаясь в своей основе Телом Христовым, богочеловеческим организмом, Церковь как собрание верующих людей подвергается воздействию стихий мира сего, языческих идей, естественного человеческого миропонимания. Борьбу с этими стихиями мы можем увидеть в истории ниспровержения основных ересей, в истории Вселенских Соборов первого тысячелетия, в трагедии расколов, упорстве и энергии сектантских движений. На первый взгляд это может показаться странным и удивительным, но человеческие заблуждения часто имеют некую энергию и силу, которая порой захватывает множество умов и достаточно заметным образом проявляет себя в истории. Это есть следствие и попущения Божьего — великого дара свободной воли, и проявление природных человеческих, можно сказать — народных, сил.

Собственно, язычество и есть народная религия, своего рода стихийное народное творчество, которое может проявлять себя самым причудливым и неожиданным образом. Не учитывать этот фактор по меньшей мере наивно, все равно что при разразившейся буре делать вид, будто господствует полный штиль. Язычество тем и опасно, что при наличии общей творческой энергии не имеет ясного мировоззренческого начала, каким в Православии является Сам Христос. Поэтому язычество столь многообразно и разнородно, включает в себя весьма широкий мировоззренческий спектр — от изощренных эзотерических систем до элементарного мошенничества, типа так называемого народного целительства. Хуже всего то, что современное язычество часто старается маскироваться под христианство, желает пробраться внутрь церковной ограды или, по крайней мере, заявить о себе как о части христианской культуры, христианского откровения.

Современный не искушенный в различении духов человек легко готов принять все это за чистую монету. В качестве примера поговорим о двух совершенно разноплановых явлениях, которые представляют собой попытки очевидной мимикрии языческих начал под христианство. Это монументальный труд Д. Андреева «Роза мира» и гораздо более прозаичный, но популярный культ якобы блаженного отрока Вячеслава Крашенинникова. Я уже писал о почитании чебаркульского школьника Вячеслава. Суть вкратце такова: в простой советской невоцерковленной семье жил-был мальчик с особыми дарованиями. Он видел то, чего другие не видели, нечто предсказывал и записывал пророчества в тетрадь, сопровождая их немудреными рисунками. Пару раз мама возила отрока в Троице-Сергиеву Лавру, где он якобы получил благословение одного из старцев. Потом мальчик заболел и умер, а вокруг его имени возник целый культ, носители коего всерьез заявляют, что отрок Вячеслав — новый блаженный-мученик и пророк, сопоставимый не больше и не меньше как со святым апостолом Иоанном Богословом и преподобным Нилом Мироточивым. Уже издано несколько книг, пишутся иконы, составлен акафист, совершаются паломничества и звучат требования о канонизации. И все это под видом православного почитания, несмотря на неоднократные официальные протесты и заявления Челябинской епархии.

Хотя спекулятивная сущность происходящего и самоочевидна, краткий критический разбор необходим. Суть данной истории заключается в профанации самой идеи христианской святости, поскольку некая необычность, мистическая утонченность и даже сам по себе пророческий дар не могут служить основанием для признания человека святым. Уподобление отрока Вячеслава великим православным подвижникам свидетельствует по меньшей мере о досадном отсутствии чувства меры, вкуса и знания христианской истории. Или же — что еще хуже — о крайней злонамеренности сочинителей данного почитания, действующих по известному принципу «чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят».

Почему же слепленный из нелепостей культ находит столь широкий отклик? По той же причине, по которой столь популярны астрологи, гадатели, экстрасенсы и прочие лжецелители. Это именно языческая парадигма действий, которая активно стремится выдать себя за Православие. Это и бегство от внутренней покаянной ответственности, и поиск знамений и чудес там, где для их обретения не нужно прилагать никаких духовных усилий, кроме чисто физического передвижения в пространстве да готовности расстаться с большим или меньшим номиналом денежных средств.

В истории нашей Церкви последних десятилетий это уже далеко не ново: некоторые чрезмерные элементы почитания человека и его необычных способностей мы можем найти в ажиотаже вокруг личностей многих старцев и стариц (большинство из которых, впрочем, действительно являлись подвижниками). Однако в случае с отроком Вячеславом все это приняло и вовсе пародийный и даже карикатурный характер. Мы уже писали о пророчестве, где фигурируют НЛО с лампадами. А вот еще пример: в скором будущем на Земле возродятся хищные динозавры, которые будут причинять человечеству серьезный урон, и для эффективной борьбы с ними необходимо знать их слабые места. Для пущей ясности благочестивый отрок сопровождал свои предсказания рисунками, изображая, как и куда динозавров поражать.

И вот эту пародию на пророчества приходится всерьез разбирать — по той простой причине, что книги об отроке Вячеславе распространяются во многих церковных лавках и многие благочестивые прихожане с интересом их читают и принимают на веру все эти фантазии, а то и следствия больного воображения. О чем это говорит? О ясности современного христианского мировоззрения? Или скорее о языческом помрачении его? А ведь это еще простейший, можно сказать, «низовой» народный культ, предлагаемый в качестве духовного суррогата. Есть и более изощренные эзотерические системы, которые существуют на другом, более интеллектуальном полюсе современной культуры.

Весьма характерным примером является поэтическое творчество и метафизические построения Даниила Андреева. Редкий исследователь новейшей религиозности пройдет мимо его знаменитой «Розы мира» — уж очень это монументальное произведение. Мало того, помимо попыток критического осмысления, набирают силу тенденции представить метафизику «Розы мира» или частью христианской культуры, или своего рода новым синтезом христианской мысли. Несомненно, что такой взгляд на эзотерику представляет самую серьезную опасность. Формат данных заметок не позволяет подробно цитировать первоисточники, поэтому постараюсь воспроизвести главные положения как основных критиков, так и апологетов Даниила Андреева. В этом мне вольно или невольно помог исследователь и издатель его творческого наследия Владимир Грушецкий, с которым мы дерзнули сделать беседу в нашей радиопрограмме «Благовещение». Сама подготовка к записи беседы, а также возникшая полемика позволила более четко сформулировать основные расхождения метафизики «Розы мира» с собственно христианским мировоззрением.

Итак, в чем эта разница? Андреев настойчиво заявляет о себе не просто как о поэте, но как о некоем «вестнике», носителе нового знания или откровения, полученного непосредственно из иной реальности. Источник и правдивость (истинность) этого знания не ставятся автором (и его основными последователями) под сомнение, но априори считаются абсолютно непогрешимыми. Поэтическая форма рассматривается в данном контексте как инструмент, а не что-то самоценное или придающее пропагандируемому знанию видимость аллегории или вымысла. Однако анализ основных понятийных рядов данной системы неизбежно приведет нас к выводу о ее не то что не вполне христианском характере, но, более того, о направленности на разрушение или содержательную ревизию христианской веры.

Основные мировоззренческие расхождения системы «Розы мира» с христианским вероучением таковы. Бог, по «Розе мира», не вполне самовластный Творец. Он творит только подчиненные ему монады, после чего от активного творения устраняется, предоставляя монадам самим творить множество духовных и материальных миров и участвовать в их дальнейшем становлении. Здесь налицо противоречие с одним из основных христианских догматов о свободном и всемогущем Боге Творце, все сотворившем из ничего по доброй Своей воле и без всяких монад продолжающем активно участвовать в судьбах творения. Далее, самой серьезной ревизии подвергается догмат о Пресвятой Троице, в Которую Андреев вводит женскую ипостась. Для этого он предлагает считать ипостаси Бога Отца и Святого Духа за одну, а на освободившееся место помещает искомую вечную женственность. Естественно, что при таком либерально-ревизионном подходе от следующего наиважнейшего христианского догмата — о Боговоплощении — мало что остается. Автор-вестник заявляет, что миссия Христа была прервана, до конца не осуществлена, т. к. Христос должен был не принимать Голгофу и крестную смерть, а нравственно исправить человечество и привести его к новому качеству бытия, согласию и всеобщему благоденствию, то есть осуществить Царствие Божие на земле. Слова же Христовы «Царствие Мое не от мира сего» (Ин 18. 36) вестника «Розы мира» нимало не смущают, ведь Священное Писание для него не является авторитетом, а святые апостолы-евангелисты, с его точки зрения, ошибались, поскольку на них имел помрачающее воздействие дух злобы. Далее совершенно уже не удивительно, что отношение к Церкви, истории как таковой, антропологии и эсхатологии будет у автора также своеобразным, выходящим за рамки христианского мировидения.

Таким образом, мы имеем все основания считать, что выстроенная в «Розе мире» метафизическая система не имеет никаких оснований называться христианской, но скорее является антихристианской и по своей жанровой и понятийной принадлежности должна быть отнесена к области языческого эзотерического знания, причем с явным наличием оккультного «прононса». На этом можно было бы и остановиться, если бы не достаточно активные попытки заявить о Данииле Андрееве как о православном христианине и тем самым поместить его творчество в рамки христианской культуры.

Много сил к созданию образа Д. Андреева как своего рода православного исповедника приложила его ныне покойная супруга Алла Александровна Андреева, которая сама претерпела много трудов и скорбей и в служении мужу, надо думать, была вполне искренна и самоотверженна — поэтому по-человечески совершенно понятны ее усилия. В своих воспоминаниях она пишет, что в последние годы жизни, после выхода из сталинских тюрем, их опекал известный в то время священник о. Николай Голубцов, который их и повенчал, и перед кончиной Д. Андреева исповедовал его и причащал.

Можно согласиться с тем, что нужно различать личность самого человека и направленность его трудов, однако такого рода подход опасно абсолютизировать. Иначе можно вполне логично дойти до утраты цельности человеческой личности: человек тогда будет сам по себе, а то, что он порой натворил, — само по себе! Абсурдность такого взгляда на вещи выразилась в анекдотичной фразе «ничего личного» — в приложении к ситуации, когда человека можно даже и убить, оправдывая это некоей общей необходимостью, а не личной неприязнью. Конечно, мы вовсе не дерзаем выносить конечный приговор и давать оценку личности Даниила Андреева применительно к самой вечности (это дело суда Божьего), однако же считать, что весь опыт его жизни был вполне православным, а поэтическо-метафизические построения появились на свет сами по себе, без отношения к его личному опыту, по меньшей мере наивно.

Мы не знаем, в чем исповедовался и каялся Д. Андреев о. Николаю (да и вряд ли последний мог быть знаком с текстом «Розы мира»). Однако очевидно, что весь основной ряд поэтических текстов и «Роза мира» явились следствием не только незаурядного поэтического дарования Андреева (на уровне, надо признать, литературной гениальности, что и придает его творчеству определенный культурный вес и авторитетность), но и его особого мистического опыта. Сам автор неоднократно утверждает реальность и подлинность этого своего знания.

На его мистицизме мы вынуждены остановиться несколько подробнее, поскольку это ключ к пониманию и происхождения, и сомнительной духовной доброкачественности «Розы мира» — да и вообще эзотерики как таковой. Как мы уже заметили, у Даниила Андреева нет ни тени сомнения в подлинности его мистического опыта, тех откровений, которые еще с юных лет начали на него изливаться. И это само по себе есть кардинальное расхождение со всем святоотеческим опытом, с православной аскетикой и, если угодно, с истинным христианским мистицизмом. Святые отцы Церкви, подлинные аскеты, едины в том, что не всякое откровение, не всякое озарение есть от Бога и является истинным. На чем основывается такое христианское миропонимание? На осознании глубокой греховности человеческого существа, на видении того, что вне достижения христианского совершенства, то есть полноты святости, — святости именно преподобнической, когда человек с помощью Божией и благодаря великим аскетическим подвигам достигает бесстрастия и имеет дар различения духов, — вне этих духовных качеств всякий мистицизм может быть опасен и уж тем более не гарантирует достоверности знания, которое мистик дерзает воспринимать посредством озарений. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что «ризы кожаные», которыми облек Бог Адама и Еву после грехопадения, есть одебелевшая человеческая плоть, закрывающая человеку духовное зрение — к его же благу, потому что иначе, отпав на уровень существования духов злобы и видя их, человек демонизировался бы в такой степени, что спасение стало бы уже невозможным. Отсюда любые способы «включения» духовного зрения вне опыта христианской святости (магия, колдовство, оккультизм, йога и т. д.) легко приводят к общению с силами демоническими и тяжким духовным повреждениям.

И вот, если поставить вопрос о природе и характере мистических опытов Даниила Андреева, что называется, ребром, мы будем вынуждены признать, что эти опыты имеют скорее демонический, чем подлинно христианский характер. В принципе нельзя дерзать быть мистиком просто по причине своей природной утонченности, склонности к мистицизму — это опасно. И следствием мистических озарений этого, безусловно, одаренного человека явилась эзотерическая система, где отрицаются или препарируются все основные вероучительные истины христианства. Не видеть этого — значит расписываться в собственной духовной слепоте. Признать эту систему взглядов истинной — означает перестать быть христианином и стать эзотериком-язычником. И дело здесь не в индивидуальных опытах самого Д. Андреева (в конце концов, каждый волен сходить с ума, как ему заблагорассудится), но, говоря философским языком, именно в объективизации результатов его озарений.

Конечно, сами причины и особенности такого рода мистицизма заслуживают отдельного исследования, но необходимо все же заметить следующее. Из биографии Даниила Андреева известно, что он, сын известного русского писателя Леонида Андреева, с рождения потерял мать и воспитывался в достаточно любящей и традиционной семье ее родственников — но все же вне прямой родительской опеки. Еще в раннем детстве было замечено, что он достаточно необычный мальчик, с развитой фантазией и обостренными чувствами — особенности, кстати, вполне сопоставимые с образом нашего современника отрока Вячеслава Крашенинникова. Далее на жизненном пути Д. Андреева, в его юные годы, мы найдем ранние озарения, увлечения Индией, в том числе и чисто индуистскими идеями, а также безусловное доверие ко всякого рода видениям, ощущениям, снам, впечатлениям от окружающей природы и так называемым выходам «эфирного тела», что уже уводит нас в область практического оккультизма. Да, автор «Розы мира» был не чужд некоторой внешней церковности и даже говорил об особом якобы духовном опыте при молитвенном обращении к преподобному Серафиму Саровскому, но о каком-либо серьезном понимании Православия, изучении святоотеческого богословия, аскетики никаких свидетельств в его биографии нет.

Итак, мы приходим к некоторым заключительным оценкам и выводам. Творчество Даниила Андреева, его монументальный труд «Роза мира», а также корпус основных поэтических текстов есть своего рода сплав гениального поэтического мастерства (а то, что литературный талант Д. Андреева действительно незауряден, свидетельствуют достаточно серьезные филологи; некоторые даже сравнивают его с самим Данте — заметим только, что Данте оставался в рамках пусть западного, но все-таки христианского мировоззрения) и вполне демонического мистицизма, позволивших создать эзотерическую систему, которая может иметь очень и очень серьезное воздействие на умы людей (вот, кстати, парадокс: если не гений и злодейство, то гений и определенный демонизм оказываются все-таки совместимы). Воздействие данной системы еще не приобрело достаточно широкого масштаба, но при благоприятном стечении обстоятельств это вполне может произойти.

Здесь я бы хотел сослаться на мнение светского литератора Михаила Эпштейна, который весьма прозорливо заметил, что утопические проекты «Розы мира» (создание новой религии и всемирной Церкви, своего рода религиозный коммунизм в масштабах всей планеты, глава новой всемирной Церкви — универсальный гений), как ни парадоксально, вполне могут стать программой для воцарения антихриста. Это предположение покажется возмутительным многим поклонникам «Розы мира», однако, несомненно, здравое зерно здесь есть. Последний мировой правитель будет изощрен в своих методах воздействия на умы и сердца людей. Ведь недаром в Евангелии сказано: «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (Мф 24. 24). Естественно, что антихрист возьмет на вооружение самые прекрасные и добрые лозунги, будет говорить о единстве и духовном преображении человечества, о путях и способах избавления от всех зол, о том, что этого можно достичь вскоре и сразу, если только послушать его и поклониться ему, отказавшись от уже устаревших вероучительных догм, в том числе — от «устаревшей» Церкви Христовой. И подготовленное разного рода эзотерическими и просто народными (языческими) идеями человечество разве не согласится тогда поскорее войти в этот столь убедительно обещанный земной рай?

К сожалению, в этом нет ничего удивительного, ведь мы уже сегодня видим, как самые нелепые культы получают широкое распространение среди людей, считающих себя православными, а часть интеллигенции пребывает в полной духовной ослепленности поэтическо-демонической магией «Розы мира». Однако тот, кто хочет остаться христианином и не утратить чистоты и ясности христианского мировоззрения, должен уметь отделять пшеницу от плевел — Евангелие от «Розы мира», а отрока Вячеслава Крашенинникова от православных святых.

Обратите внимание, речь шла не о запрете абортов вообще, но — только об ограничении рекламы. Ни то, что аборт это убийство, смерть, ни то, что мы вымираем, ни то, что решившиеся на этот грех женщины потом имеют серьезные психологические и физические последствия, — никакие аргументы не пересиливают аргумент о том, что должна быть демократия и свобода …(в деле убийства собственных детей). Честно говоря, такого рода парадоксом (на словах —  абортам нет, при голосовании — да) я был очень удивлен.  Похоже, что общее современное нравственное сознание вообще не способно мыслить в библейском поле заповедей Божиих. Абстрактная идея внешних свобод дороже жизни как таковой. Это печально.

И еще. Я заметил, что у сторонников свободы абортов, если их припереть  в споре нравственными императивами к стенке, остается последний аргумент: запрет абортов повлечет за собой  подпольные криминальные аборты, что еще хуже. В этой связи предлагаю популизировать следующую идею. Пусть наше государство, постепенно двигаясь в сторону политики запрещения абортов как таковых, законодательно оформит, профинансирует и проведет в жизнь идею ВСЕМЕРНОЙ ПОДДЕРЖКИ РОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА.
Что имеется ввиду? Если какая женщина забеременела — замужем, не замужем, в любом возрасте, в любых обстоятельствах  — государство оказывает ей финансовую и иную помощь вплоть до рождения (ну, естественно и далее, если она от ребенка не отказывается), при чем, если этого ребенка женщина не хочет, то государство (чтоб не доводить дело до аборта) также не в меньшей степени помогает этой женщине (до рождения), заранее подыскивая для ребенка усыновителей или место в том или ином семейном или государственном приюте.   То есть, лозунг: НЕ НАДО УБИВАТЬ, ЛУЧШЕ РОДИ И ОТДАЙ РЕБЕНКА НАМ! В результате: рождаемость повышается, дети не убиваются, здоровье женщины сохраняется. Сверх того, многие женщины, первоначально не хотящие ребенка, выносив его и родив, просто передумают куда-либо его отдавать. Да, такого рода политика требует затрат. Однако, как известно, господин Кудрин не знает, что с переполненной государственной финансовой кубышкой делать. Вот бы и раскошелился на столь благое дело…

Таинство Крещения таким образом было пасхальным торжеством всей Церкви, имело именно что общецерковный праздничный характер. К сожалению, в наши дни таковым (общецерковным праздничным торжеством) совершение этого таинства быть перестало, поскольку в большинстве случаев сделалось частной требой и, в лучшем случае, праздником, скорее, семейным. Почему произошло именно так — причин (в том числе и исторических) достаточно много, и это, скорее, тема для целого исследования — важно другое: насколько современная сложившаяся практика совершения Таинства Крещения способствует сознательному вхождению человека в Церковь? И здесь мы должны признать, что способствует далеко не всегда — не всегда происходит рождение в жизнь вечную, победа над грехом. Для очень многих из тех, кто принял крещение в последние лет двадцать крещение стало, скорее, формальным актом, лишь номинальной принадлежностью к Церкви, а вовсе не рождением в жизнь новую, духовную. Наверное, в этом есть и вина самого народа — определенного маловерия, духовной непросвещенности. Но в этом есть вина и нас, современного священства и сложившейся практики совершения Таинства Крещения, которая утвердилась в последние десятилетия в нашей Церкви. Вот для примера весьма показательная история, происшедшая с одним очень хорошо знакомым мне человеком, которую он излагает в своих литературных заметках.

«Меня в детстве раза два или три брала с собой в церковь тетя Маня, водить же регулярно (и грамотно!) было некому. А уж крестить — тем более. И вот теперь, на шестом десятке, решил восполнить недоданное судьбой.

Сопровождала меня, разумеется, жена — в отличие от меня, крещенная еще в младенчестве, хотя и потихоньку от отца. К моему разочарованию, таинство происходило не в самом храме, а в небольшом, с облупившейся штукатуркой доме причта, то есть в административном, говоря светским языком, помещении.

Помимо меня, был еще один взрослый — парень лет двадцати пяти». Облаченные в длинные крестильные рубашки, стояли мы с ним на ступенях баптистерия, принятого мной за небольшой бассейн. Детей погружали в купель, на нас, взрослых, брызгали с помощью кропила — водица, обратил я внимание, была подогретой. Потом на меня был надет тот самый, купленный в Иерусалиме крестик, и мы трижды обошли гуськом, следом за батюшкой, поющим тропарь, в котором я не разобрал ни слова, наш безводный бассейн. Впереди несли детей, мы в резиновых тапочках осторожно двигались следом. Но когда началось пострижение волос — я слегка заволновался: у младенцев было что остричь, у моего взрослого напарника — тоже, а вот что возьмет полусонный священник с моей лысой головы?

Взял. Или сделал вид, что взял — ножницы, во всяком случае, раз или два щелкнули возле уха.

На улицу я вышел другим человеком… Ах, как хотелось бы мне, чтоб то, что я написал сейчас, было правдой! Но это правдой не было, хотя в сумочке жены и лежало красное, похожее на институтский диплом “Свидетельство о крещении”, удостоверяющее, что сие таинство совершенно такого-то дня там-то и там-то над Иосифом К- —вым.

Почему Иосифом? А потому что Руслана в святцах нет, мне предложили несколько близких по звучанию имен, но я выбрал имя Иосиф — быть может, потому, что история Иосифа Прекрасного представляется мне, как и Томасу Манну, столь роскошно пересказавшему ее, одной из самых замечательных в Писании… Имя было другое, но я другим человеком не стал».

Вероятно, что и самому крещаемому в этой печальной истории не достало веры, евангельского вопля к Богу: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» — но очевидно и то, что здесь восторжествовал формальный подход в совершении Таинства. Никто не побеседовал с желающими креститься, не предложил исповеди пред крещением, что весьма важно для сознательного восприятия Таинства, (я уж не говорю о такой более серьезной практике подготовки, как катехизация), – покропили (а ведь говорится о баптистерии!), и новокрещеный ушел таким, каким и был — фактически, рождения в жизнь новую не произошло. Боюсь, что это не какой-то редкий исключительный случай, но достаточно общий, вполне обыденный.

Здесь мы, как Церковь, почему-то боимся предпринимать элементарные миссионерские усилия по отношению к собственному народу, который в большинстве своем считает себя православным. Конечно, и самому народу тоже так проще: пришел, быстро покропили-покрестили — ушел и живешь как жил, но уже – крещеным , — можно теперь поминать, как о здравии, так и, позже, о упокоении — препятствий нет. Проще и самому священству: меньше усилий и времени тратится на каждого человека, конвейер работает бесперебойно… Это ведь далеко не секрет, что совершение Таинства Крещения (если сильно не сокращать проследование) для нас, священников, является одним из самых трудоемких: и молитв надо много читать, и действий много совершать, и детей, если это еще и детское крещение, туда-сюда таскать, да если еще и набралось крещаемых десяток-другой, то это целая эпопея с шумом, криками и визгом: когда здесь беседовать, исповедовать, катехизировать? Быстрей-быстрей! И Церковь тогда превращается в автоматизированную организацию по обслуживанию религиозных нужд граждан — крещениями, венчаниями, отпеваниями, освящениями квартир, оффисов и машин, — требоисполнительством прежде всего, в то время как духовное рождение каждого новокрещеного или впервые пришедшего в храм с желанием покаяться — отходят на задний план и зависит в большей степени от воли и решимости самого новоначального, который должен иметь внутреннее мужество с помощью Божией пробиться через все вольные и невольные (пусть как будто даже объективные) препятствия. Но есть здесь и большой риск, что «трость надломленная» будет сокрушена и «лен курящийся» загашен.

Какой же выход из этой печальной ситуации? Выход все-таки — в элементарной катехизации и более внимательном отношении к каждому желающему креститься. И совсем не обязательны такие катехизические крайности, какие можно найти в практике общины того же священника Георгия Кочеткова (здесь я вовсе не собираюсь вступать в сугубую полемику с этой практикой или подвергать ее критическому разбору, пусть к ней обращается тот, кому она по нраву) — для большинства людей подошел бы более умеренный вариант. К примеру такой, который в течении уже почти двадцати лет практикуется в храмах, где настоятельствует протоиерей Димитрий Смирнов и где я имею счастье служить. Заключается эта практика в следующем. Желающим принять Таинство Крещения в сознательном возрасте предлагается прослушать цикл из четырех бесед по темам «О Боге», «О Христе», «О Церкви» и «0 Таинствах». Беседы проводятся священниками или диаконами раз в неделю. Одновременно оглашенным рекомендуется прочитать все четыре Евангелия (по одному в неделю), поучить молитву «Отче наш», ознакомиться с содержанием «Символа Веры», в порядке ознакомления побывать на богослужении. Затем перед Крещением совершается исповедание грехов священнику — это еще не является Таинством Покаяния (разрешительная молитва не читается, но кающийся после исповедания своих согрешений целует Крест и Евангелие), однако имеет психологическое значение для осознанного восприятия самого Таинства Крещения. Далее, после исповеди, совершается Крещение — в наших храмах — полном чином и, как правило, погружением. Для этого используется специально изготовленная крестообразной формы купель, куда, встав на колени и будучи обернутым простыней вполне помещается взрослый человек.

Как известно, проблема с различной формой совершения Таинства (погружением или обливанием) берет начало в банальном отсутствии больших купелей для крещения (баптистериев). До революции, как известно, всех крестили в обязательном порядке в младенчестве и маленьких детских купелей на всех хватало. Позже в поздние советские времена и в перестройку, когда уже накопилось множество некрещеных советских людей, Церковь также почти не имела баптистериев, поскольку под бдительным приглядом советской власти строить их было просто не возможно. Однако с последующим дарованием Церкви определенной свободы, с тем, что толпы желающих стали искать крещения, нельзя сказать, что строительство больших купелей приняло массовый характер. Кое-где они, конечно, стали появляться, но — что тогда, что сейчас — большинство крещаемых принимают крещение в форме обливания. Само по себе это не является каким-то серьезным тайносовершительным криминалом, поскольку совершения Таинства именно в такой форме не делает его ущербным, хуже другое — то, что такого рода практике, совершаемых массовых крещений, почти не предшествовала и не предшествует никакая катехизация — и народ наш, вновь став крещеным, остается непросвещенным. Здесь же, кстати, берет начало проблема суеверного отношения к крещению обливанием, как к какому-то якобы несовершенному крещению. Особо грамотные последователи этого мнения ссылаются на один из древних канонов, согласно которому нельзя рукополагать в пресвитеры того, кто был крещен обливанием. На самом деле смысл этого правила касается нравственной стороны дела, а не формы совершения Таинства. В древней Церкви, как правило, обливанием крестили на смертном одре. Если же тот, кто принял крещение таким образом, затем вдруг выздоравливал и даже высказывал желание стать священником, то возникало законное сомнение: если ранее сей кандидат не спешил с крещением и дотянул до крайности, значит, качество его веры может быть поставлено под сомнение. Само же возникновение суеверной паники вокруг формы крещения «обливанием» только лишний раз свидетельствует о низкой духовной просвещенности современного православного человека.

В заключение можно заметить следующее. Конечно, катехизация и Крещение полным чином требуют гораздо больших усилий. Надо и беседы проводить, и на вопросы отвечать, и вообще в каждого готовящегося к крещению вникать, уделять ему время. Да и опыт также показывает, что не во всяком это находит живой отклик, бывает и так, что желающий креститься хочет все поскорей и «в одном флаконе». Однако, если все-таки отклик есть, то катехизация становится делом благородным и благодатным: священник и сам тогда испытывает радость по поводу того, что крещаемый теперь не просто формально член Церкви, но и действительно начался живой процесс его воцерковления. Кроме того, существует и практика еще более серьезного совершения Таинства Крещения: это Крещальная Литургия. Правда, на настоящий момент мне известен только один храм в Москве, где такое совершение Таинства Крещения происходит, это храм свят. Николая в Кузнецах. Понятно, что здесь последование Таинства Крещения соединено с последованием Литургии и в результате новокрещеный тут же, после крещения, Причащается Святых Христовых Таин, имея возможность обрести благодатную полноту литургического бытия Церкви. Но, к сожалению, такие опыты все-таки крайне редки на общем фоне. Между тем, совершение Таинства Крещения есть заповедь Самого Спасителя: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф. 28. 19) Мы видим, что заповедь о Крещении прямо связана с заповедью о научении… Крестя без научения, без катехизации — не нарушаем ли мы одну из основных евангельских заповедей?

Конечно, вопрос этот звучит риторически, потому что ответ на него можно найти в самой практике
совершения Таинства Крещения — в том или ином храме нашей Церкви.