На самом деле я люблю литературу (некоторые друзья в одной из полемик в блогах как-то упрекали меня, что я литературу не люблю и не понимаю ее). Люблю еще с советского детства, когда приходилось читать все подряд, что было в доме, в библиотеках и домашних собраниях моих друзей. В этом смысле мне повезло, что у одного из школьных приятелей стена в комнате была заставлены собраниями сочинений как наших, так и зарубежных авторов. Тем самым Дюма, Жюль-Верн, Стивенсон, Ф.Купер и Майн-Рид были доступны для мен не только в самых известных своих произведениях. Русская классика тоже. Собственно, и в Литературный институт меня привела эта самая любовь к литературе. И не только в Литинститут. Вероятно, что и в Церковь Господь привел тоже не в последнюю очередь через литературу. Ведь любовь к ней есть любовь к слову, а это уже и опосредованная любовь к Слову с большой буквы, к Логосу. Так со многими было и бывает. Однако в самой литературной деятельности есть и серьезные духовные опасности. Это, кратко говоря, крайний индивидуализм человека-творца и стремление к сакрализации самой это словесной (или изобразительной в других областях культуры) деятельности. В истории русской культуры индивидуализм наиболее явно начинает проявлять себя где-то с XVIII века, постепенно все более внедряясь в понимание творческого метода вообще как самовыражения, самореализации. Однако ж не случайно многие века на Руси просто-напросто не было феномена индивидуального авторского творчества. Именно как метода. Был канон, извод, мастерство. Преп. Андрей Рублев, к примеру, не подписывал свои произведения – тогда это просто не приходило в голову даже великому мастеру. Поскольку подразумевалось, что это творчество есть соборное делание, великая органика, соработничество Бога и человека. Где духовное должно в человеке возрастать одновременно с внешними навыками, тогда и происходит явление настоящего мастера, за которым стоит Сам Творец. С новейшей эпохой модерна и секуляризацией эта органика утрачивается в принципе, поскольку творческий человек делается рефлексирующим субъектом, у которого все по отдельности – Бог это одно, житейские дела – другое, а творческие проявления – третье, пусть, быть может, для него и самое главное. То есть, вера эта одна тема, творчество – другая. Нет, конечно, творчество может быть посвящено Богу, его надо оправославить и воцерковить, но прежде оно уже есть само по себе, само по себе мое творческое Я ценно прежде всего другого. Хотя во всем этом — воцерковлении, типа. помощи Божией тоже нуждается. То есть, как не крути, а изначальный акцент перво-наперво делается на собственном творческом Я, а уже потом на Боге. Сама по себе сакрализация литературы, то есть, осознание этого жанра культуры, как некой самостоятельной духовной ценности, и разворачивается в XIX веке с процессом секуляризации и появлением великой художественной русской литературы как таковой, которой мы так заслуженно гордимся. Именно авторитет великого художника словесного творчества позволил Льву Толстому задаться целью создать новую религию, ниспровергая таким образом исторической христианство и Церковь Христову, которая его по многим параметрам не устраивала. Не будь у него этого авторитета в обществе, все в общем-то жалкие богословско-философские изыскания такого рода никому не были бы нужды и ни на кого не произвели бы сокрушительного впечатления. В советское время индивидуализм в восприятии словесного творчества возрастает еще в большей степени, хотя, казалось бы, советская власть пропагандировала некую псевдособорность, то есть коммунистическое обобществление всего, что только возможно. Впрочем, не удивительно, что литература тогда воспринималась некой высшей ценностью, ведь если Бога отменили, что-то же должно служить заменой. Плюс к тому членство в союзе писателей СССР давал неоспоримые социальные блага, а издания – в том числе и стихов – приносило довольно приличные доходы, о которых ныне в обществе развитого потребления писатель или поэт (в особенности – последний) может только мечтать. Тем же, кого в советское время гнали, не пущали и не печатали, это само по себе не мешало осознавать себя истинными творцами, борцами с режимом, печататься на Западе и в самиздате, — фактически, взращивать свой индивидуализм не в меньшей степени, чем те, кому повезло пробиться к писательской кормушке. С падением СССР, как известно, общество потеряло свою литературоцентричность, и хорошая литература стала феноменом, скорее, элитарного жанра, нишевой культуры. Вероятно, для настоящей литературы это даже полезней, поскольку поэзия и проза по крайней мере перестали выполнять функцию определенного идейного идола. Хотя, разумеется, всеобщая коммерциализация всего и вся здесь наносит литературе и поэзии существенный урон, однако, повторюсь, идейная сакрализация литературного творчества вне Христа еще хуже. Плохо другое, что литературное творчество так и остается феноменом крайнего индивидуализма, только уже — в эпоху постмодерна, в эпоху общества потребления, посреди торжествующего духа сребролюбия. Все эти современные проявления масскульта, типа «Фабрики звезд» (в данном случае беру пример из массмедиа вообще), абсолютно ужасны, потому что с малых лет заставляют человека задуматься не над тем, кто он есть перед Богом, а над тем, как ему стать первым среди других, расталкивая таких же как он локтями. Заканчивается такого рода «творческое развитие» тем, что человек оказывается способен и в буквальном и в переносном смысле идти по трупам. Когда человек истинной Традиции, подобный Андрею Рублеву, вставал на путь научения мастерству, он прежде всего осознавал себя рабом Божиим, призванным послужить тому великому жанру, который в Священном Писании обозначен фразой «всякое дыхание да хвалит Господа». Если же кто из современных молодых людей вдруг спросит меня: становиться ли ему в наше время писателем, вероятней всего я отвечу: «Ни в коем случае не делайте это для себя главной целью, сделайте главной целью научиться быть христианином, то есть – постараться понять, каково ваше призвание в Боге. И если придете к этому и литературное творчество не будет тому помехой, то, пожалуйста, дерзайте что-то пытаться делать с именем Божьим на устах и в данной области человеческой культуры». А так… повторюсь, что литературу я очень даже люблю с самого детства и, фактически, ни одного дня не провожу без какого-либо чтения. Не говоря уже о том, что иногда и сам в какой-то степени писательством дерзаю баловаться.