* * *
Художников развязная мазня,
Поэтов выспренняя болтовня…
Гляжу на это рабское старанье,
Испытывая жалость и тоску:
Насколько лучше — блеянье баранье,
Мычанье, кваканье, кукареку.
(Георгий Иванов)
* * *
Художников развязная мазня,
Поэтов выспренняя болтовня…
Гляжу на это рабское старанье,
Испытывая жалость и тоску:
Насколько лучше — блеянье баранье,
Мычанье, кваканье, кукареку.
(Георгий Иванов)
На мои предшествующие скромные заметки о критериях творчества некоторые из моих друзей отреагировали весьма эмоционально. Некоторые в частности решили, что я нападаю на свободу творчества и хочу того же Моцарта ограничить в его гениальности. Со всей ответственностью заявляю, что ничего подобного! И повторю: главный критерий творчества — это свобода! Как и вообще — главный признак "самостоянья человека" перед Богом. Однако человек призван спастись весь, всецело, а не одной какой-то своей частью. Один же из моих друзей заявляет:
"Создать что-то можно лишь четко усвоив, что искусство и жизнь — разные реальности. Либо живи, либо твори. Ну или гонись за двумя зайцами — хоть согреешься".
С этим я тоже согласен — с тем, что очень часто служение искусству требует некой шизофренической раздвоенности. Боюсь только, что Царство Небесное здесь уже не причем. Царство требует не жизни для искусства, а — искусства жить, употребляя усилие по исполнению евангельских заповедей. Любое творчество, которое вписывается в эту парадигму — только приветствуется!
В предыдущем "посте" речь зашла о критериях творчества. Сам я имел ввиду, цитируя Евангелие, некие прежде всего этические критерии возможного творческого развития для человека, исповедующего христианство главной ценностью своей жизни. С этой точки зрения никакой самобытной художник все равно не может превзойти потенциал Творца и красоты им созданной полевой травы, которая сегодня цветет, а завтра бывает бывает брошена в печь. Если же пойти несколько далее и говорить в границах этики об ответственности художника-христианин, то он отвественен за все, а не только за конечный творческий продукт, который, может быть, к примеру, вывешен в картинной галерее или издан стотысячными тиражами. Ответственен перед Богом за себя, за своих близких, за своих зрителей или читателей. И здесь далеко за примерами ходить не надо. Чаще всего, к сожалению, далеко не положительными. Сколько угодно примеров, когда поэты, писатели, художники, музыканты, режиссеры и т.д. и т.п. — прекрасны в своем творчестве и совершенно не состоятельны в своих семьях, быту, в отношении к другим людям… Это говорит о том, что они свои стихи, музыку, романы, фильмы и прочее считают важнейшим и главнейшим, а реальную жизнь — второстепенной… В одном только этом можно усмотреть творение кумира из своего творчества, в жертву которому приносятся живые люди — те же ближние… И это не есть некий злой "наезд" на людей творческих специальностей, а констатация печальных фактов, коих множество (зная многих людей из этой среды, я говорю вовсе не с чужих слов, а исходя из реального опыта общения с ними). Конечно, если мы будем рассматривать проблемы творчества отдельно от христианской этики, разговор может пойти в другой ключе — какие именно эстетические закономерности действуют в осуществлении творческого процесса и производстве конечного "нетленного" продукта. Но при чем здесь тогда вера во Христа? Христос ясно говорит: "наипаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам"(Лк. 12,31). Если же, действительно, задаться вопросом: каково же тогда должно быть творчество? — то ответ прост! Творчество должно быть свободным! Да оно таковым и является в принципе (со всеми положительными и отрицательными следствиями свободы как таковой). Только христианское творчество должно быть не в последнюю очередь еще и свободным от греха…
«Посмотрите на лилии, как они растут…» (Лк. 12, 27), — говорит Христос.
Вот, кстати, критерий для оценки всякой культурной деятельности. Точнее, это критерий необходимой для внутренней самооценки. Ты художник, поэт, режиссер, музыкант? «Смотри крин сельный»… «и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них»… Парадокс и опасность внешнего творчества, видимого художества – прежде всего в превозношении, в гордости, в том, что так легко свои естественные природные способности и таланты посчитать слишком значимыми, сакральными – обожествить их, сотворить из самого себя кумира. Сколько, к собственному несчастью, на этом обожглось творцов с маленькой буквы, посчитав, что могут поставить себя рядом с Творцом (с большой буквы). Христос же ясно указывает критерий: «трава на поле, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь» — естественная красота Богом созданного мира, которую, как бы человек не изощрялся, ему все равно в своих творческих попытках не превзойти. По крайней мере – до тех пора, пока человек хочет это проделать только своими силами, с помощью одних своих талантов, без Бога…
Хотя об этом говорилось уже неоднократно, однако с каждой исповедью (в храме) вновь и вновь с печалью убеждаешься, что большинство современных прихожан никак не могут выбраться из замкнутого круга подмены истинной цели духовной жизни — все теми же благочестивыми средствами: постами, канонами, понятиями "готовности" или "не готовности" к Причастию. На вопрос, почему так редко причащаетесь (к примеру, раз в год)? — как правило следует однотипный ответ: никак не могу подготовиться, не успеваю, сил поститься нет… А сколько случаев, когда в принципе больной или пожилой человек вообще лишает себя причащения из-за того, что не может поститься или придти с утра натощак (утром надо принимать лекарства и чем-то их заесть-запить)… Получается, что из многолетнего хождения в храм сей среднестатический прихожанин вынес твердое убеждение, что тот же евхаристический пост это и есть главная цель, не осуществимость по каким-либо причинам которой и вовсе отменяет возможность причащения, как акт Богу явно не угодный. Бог в такого рода мировоззренческой системе координат предстает прежде всего грозным судией, фактически — мучителем, который напридумывал человеку различных правил и препятствий и теперь с изощренным вниманием следит, как бы к Нему случайно не приблизилось какое-либо неготовое и неочищенное хотя бы трехдневным постом человеческой существо, даже если оно является старым, больным, нищим. Не знаю кому как, но мне думается, что такой Бог не может быть христианским. Это что-то из области Ветхого Завета — да и то с нравственно искаженным в сторону густопсового фарисейства зрением.
Так вот и живем… Порой в самоотлученности от Церкви, поскольку данное наказание (самое тяжелое и кардинальное) — отлучение — осуществляется именно через недопущение к Чаше Христовой…
Апостол говорит, что Бог "нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, — благодатью вы спасены" (Ефес. 2, 5). Если исходить из чисто юридического понимания, то как можно оживить уже мертвого за свои преступления? Мертвого, можно сказать, на законных основаниях? Здесь само западное правовое понимание загоняет богословие в бесконечный тупик в поиске правильной расстановки знаков препинания в формуле "казнить нельзя помиловать". Чтобы разрешить этот смертельный парадокс, схоластике приходится удовлетворять разгневанное божественное правосудие идей умилостивительной жертвой Самого Христа. И вот тогда преступник прощен. "Казнить нельзя, помиловать…" Однако есть парадокс и посильней, с которым никакой схоластике не совладать. Тот, кто должен быть уже вполне жив (христианин), порой почему-то хочет оставаться мертвым преступником… О чем это? Да о грехе… Грех умерщвляет, а благодать — животворит… Не желаем расставаться с грехом — рискуем быть мертвы внутренне, хотя на словах — вроде христиане… Чем не парадокс? Ни жив, ни мертв… "ни там — ни тут"… А ведь это с нами — сплошь и рядом так… "ты ни холоден, ни горяч"… Приговоренный к смертной казни и получивший помилование — отказывается от него…
Помимо основного содержания – свидетельства о Христе — Евангелие содержит в себе упреки и обличения. Они тем более важны, поскольку исходят из уст Самого Господа. Больше всего достается фарисеям с их гордыней и лжеправедностью. Но вот еще характерный упрек: "О род неверный и разращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас?" (Лк. 9, 41) Общепринятым толкованием является та мысль, что Христос здесь обращается к духам нечистым, которыми и пленен нуждающийся в исцелении отрок. Да, это так. Но если задуматься, то насколько страшно в устах Господа звучит само это слово, само это определение, ведь род, как и семья, это основная органическая уже неделимая общность. Если распадаются родовые связи, то всему грозит распад или вырождение. И вот — оказывается — целый род может быть неверным и развращенным. И Христос почти не оставляет такому роду надежды: Он не говорит — покайтесь или изменитесь, — но "доколе буду с вами"… То есть, Господь еще терпит, но и Его терпению может наступить конец. И хотя здесь прежде всего говорится о силах демонических, бесовских, но недаром в парадигме развития страстей, описываемых святыми отцами, есть понятие "бесовский нрав". К своему несчастью, окончательно отвергая спасение, человек может уподобиться диаволу — и тогда оказывается по сути представителем рода неверного и развращенного… Возможно, что с этим же состоянием и связано понятие хулы на Святого Духа, которая не прощается…
Есть такая хрестоматийная фраза, что "Бог спасает нас не без нас". Наверное ее можно переиначить и сказать, что человек также рискует духовно погибнуть не без участия себя самого. И даже — в первую очередь! — благодаря самому себе. Бог в гибели человеческой души не участвует. Можно пытаться подобрать на эту тему разные "богословские" определения, типа "на все воля Божия" или, там, "попущения", но вряд ли они будут точны по отношению к Богу. "Несогласие" Иова с происходящим оказывается верней "согласия" его друзей. Нет, Бог в гибели человека не участвует, это выбор самого человека. "Иерусалим, Иерусалим! избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели!" (Лк. 13, 34).
Казалось бы — что зря стараться вновь и вновь ("сколько раз"), ведь Господь и так все знает наперед, — но Он все равно осуществляет богочеловеческие усилия (а вдруг одумаются?) — а они все равно не хотят…
Несомненно, что самосознание самого священства является краеугольным камнем для формирования евангельского понимания духовной жизни. Для этого сам священник должен это евангельское понимание иметь. Также — для этого — само священство должно понимать свое место в Церкви. И если рассуждать опять же по-евангельски, это место вовсе не есть центральное или главное — возвышающееся над остальным народом. Скорее, должно быть наоборот. "Больший из Вас да будет всем слугой". То есть, слуга и должен находиться на месте или положении даже более низком, чем все остальные. Священство призвано быть слугами Самого Господа в деле осуществления Таин и Таинств Божиих применительно к каждому приходящему ко Христу. В этом смысле священство имеет в Экклесии исключительно функциональное значение. Кто-нибудь скажет: а как же пастырство, настоящее духовничество, истинное старчество? Это тоже только функция? Да что вы такое говорите? — Да, это тоже функция, которая еще с большим успехом может привести ко Христу, потому что запечатлена личной святостью или пастырским подвигом носителя — приводящего кающегося грешника не к своей незаурядной пастырской личности, но к Личности Самого Христа.
Истинное единство возможно только во Христе. Если кто не принимает Спасителя, тот от истинного единства неизбежно отпадает. Сам Господь говорит об этом совершенно ясно:
«Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение" (Лк. 12, 51)
При том, что, как мы слышим далее, это разделение может проходить прямо через кровное родство — казалось бы, что для естественной человеческой жизни важней, чем единство в семье или между родственниками, но здесь Сам Бог вменяет это единство как не бывшее, если нет более важного единства — духовного. Помню, одна умирающая женщина, которую мне довелось в течение длительного времени периодически исповедовать и причащать на дому, поведала мне, что ощущает удивительное духовное родство, которое стало для нее намного важней отношений со всеми в общем-то неверующими родственниками и друзьями. И это действительно так: нет выше духовного родства, нет сильней настоящего единства во Христе. Достигается это ясным исповеданием Христа — Спасителем, — целостью, цельностью, твердостью веры. Меч, о котором говорит Господь, это все-таки не кисель. Последний не может принимать твердых форм, но всегда будет бесформенной лужей, в которую хоть и намешай разных ингредиентов, но все равно лужей и останется. Можно, конечно, пытаться конструировать некое псевдоединство на якобы христианской почве, но это все равно будет не долговечным, если не имеет твердого основания. И за примерами, как говорится, далеко ходить не надо. Сие видно даже потому, что пишется и о чем говорится здесь — в том же ЖЖ (который является некоторой проекцией большого мира). Ты дерзаешь особенно оригинально богословствовать и допускаешь, что в Боге не Три Лица, а все — сто? — да на здоровье! — но только не надо выдавать это за христианство… Ты умудряешься совмещать патериковую святоотеческую литературу с порнографией? — увы, но разве ты тогда христианин? Ты не хочешь расстаться с зеленным змием, но при чем тогда проповедь о Христе? Ты слишком широк в своих умозаключениях и хочешь совместить восток и запад, высоту и глубину, праздность и целеустремленность? — но при чем здесь тогда твердое упование на Христа? Или разделился Сам Христос? И если Господь вменил ни во что даже кровное родство, то почему же он должен сочетать всевозможные, порой взаимоисключающие мировоззренческие константы? Какое согласия между Христом и велиаром? Можно плакаться и скулить о искомом единстве, примирении и согласии… но сие, как ни крути, невозможно — до тех пора пока это и вправду не соделается истинным, до тех пор пока это не осолится настоящей солью, имеющей непроходящую силу — евангельской…