А кстати говоря, какова вообще (в евангельской притче) вера блудного сына, который возвращается к Отцу из страны далече? Этот вопрос в притче вообще не фигурирует, потому что блудный сын имеет знание, что  его Отец не просто существует, но и является подателем  жизненных благ («сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом»), и у него нет никаких сомнений, каков именно его отец и хватит ли на всех хлеба. Очевидно, что сын являет покаяние — и это является главным условием его возвращения, которое сын определяет сам, как необходимое  («встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою»). Отец  даже и не задает сыну никаких вопросов (типа: «во всех ли грехах каешься?»), но, только увидев возвращающегося, тут же выбегает навстречу. И тут же (без всяких условий) предуготовляется пир. Что есть этот пир в жизни Церкви? Да та же, несомненно, Евхаристия, где любой грешник (кающийся, желающий вернуться к Отцу Небесному) оказывается любимым сыном Божиим. Телец упитанный – вся благодать, вся помощь Божия, Сам Христос. Кто же тогда здесь старший сын? В его роли, порой, может выступать священник, который слишком озабочен формальными вопросами: сколько дней постился, все ли каноны прочитал, был ли на вечерней службе и вообще – только пришел, а все ему подай, всего тельца упитанного… Но очевидно одно: если действительно желаем вернуться к Отцу  — вот пир, вот Телец, вот перстень! Или будем спорить, что это за камень — в перстне: бриллиант или аметист?