"Пусть пойдут и стада наши с нами",
говорит Моисей фараону, "ибо из них мы возьмем на жертву Господу Богу нашему", —
а ведь это уже, по сути, вопрос обряда,
проблема, так сказать, литургического характера,
хотя все взаимосвязано в это мире:
и дорога через пустыню, и, что называется, фураж,
(и деньги на революцию).
И, вот, наконец, — жертвенные животные.
И дело не только в обмане фараона,
но и в веществе таинства,
точнее, в материи жертвоприношения,
а ведь, случись, эта материя
нищает до бруснично-клюквенного соловецкого сока,
но не  иссякает вовсе,
поэтому стада наши остаются стадами,
то есть — мера хлеба на престоле
непременно омыта Его кровью —
и в этом тоже и "стада наши" и сердца наши,
которые не могут быть оставлены фараону,
как скарабей каждое утро не может здесь
не выкатывать на небосвод само солнце…
Да и разве удивишь великого строителя
кочевой атрибутикой?
тех, кто победил камень
и сосчитал почти все звезды на небосводе,
того, кто желал бы и более того:
объявить себя побеждающими сень смертную,
но, впрочем, никогда и не обретших такую силу,
потому что здесь это все есть прах и пепел,
тщета и крошево, пусть даже — каменное или золотое,
ведь песок это бывший камень, бывшая твердь,
тогда как истинное вещество
это сердце человека,
и вполне достаточно этих хлеба и вина
— которые не отъемлемы –
И, лучше бы, без всякого золота,
без дурной сей позолоты,
которые должны быть не более, чем средством.
Почему же, тогда, так связано сердце
этим крошевом, мишурой
и ласкательством украшений и званий,
ведь, не исключено, что стада жертвенные
могут и впрямь остаться в ведении фараона,
пусть и не нужны они ему сами по себе,
но послужат, тогда, в качестве удерживающего.