«Все приемлющие ныне залог духа и небесное сокровище в сердца свои (Кор I, 22), все ныне носящие одеяния славные и небесные, все рассевающие на земле небесное и духовное семя сердца, все они несомненно насладятся и телесной славой. Ибо втайне растимая теперь их душами божественная красота в Воскресении внезапно и изобильно раскроется и озарит внешнее тело вечным светом. Разум, превосходящий достоинством тело, уж непременно обнаружится там, и дух Божий проявится, а вместе с ними засияет славой и тело; Бог, уже и теперь одевающий душу своей славой и дающий ей питаться от своего огня, в ту долгожданную пору и тело тоже оденет и сообразным славному телу Своему представит (Фил 3, 21), дав тогда успокоение пищей и одеяниями небесными, работы нетленной ангельской» (Новые духовные беседы, 2).
Но стоит задуматься, что в этой земной жизни включает в себя наша телесность? А ведь достаточно многие вещи, которые до часа смертного кажутся нам неотъемлемыми. Даже болезни и немощи, к примеру, тоже части нашего тела, при чем – такая составляющая, которая может оказывать на душу, на самосознание очень большие воздействия. Скажем, самосознание, мировоззрение больного человека будет сильно отличаться от человека здорового. Инвалид, прикованный к кровати или креслу в своем самосознании определенно связан этой кроватью или этим креслом. В гораздо большей степени, чем для здорового (какое-либо кресло), инвалидное кресло или костыли будут частью телесности больного, хотя в вечности эта атрибутика отпадет за ненадобностью. Так или иначе телесность в самом широком ее спектре есть очень значимый фактор в самоидентификации личности, без этого и невозможно, потому что изначально человек создан Богом именно с душой и телом – и помещен в мире вполне материальном. Думаю, Церковь тоже имеет свою телесность – и в перспективе вечности, и в более широком смысле – земном, даже – профанном. В перспективе вечности это Тело Христово, богочеловеческий организм, Бог и человек как таковые. В плане земном сюда мы можем поместить очень многое – в основе, конечно, тоже богочеловеческий организм – но, еще пока формирующийся, растущий, даже – болеющий. Сюда войдут и культурные феномены – храмоздательство, иконопись, богослужебная атрибутика, которые в своей предметности не наследуют вечности, но, тем не менее, могут быть прямо связаны с воздаванием чести и поклонения Первообразу. И, повторюсь, реальностью нашего христианского бытия являются и болезни Церкви, которые также являются частью ее земной телесности. Болезни, конечно же, бывают разные – более или менее опасные, но они неизбежны, как неизбежно подвержен болезням всякий живой организм. Да, иногда та ли иная отдельная (поместная) Церковь может превращаться в инвалида, в еле дышащий организм, может – находиться на пути выздоровления, может – что называется, слегка температурить, а может и вовсе умереть для истории, как некогда произошло с малоазийскими Церквями, о которых мы читаем в «Апокалипсисе». Но Сама по себе Церковь всегда жива, какой бы больной не казалась. В истории предпринимались попытки хирургического лечения Церкви (Реформация), но история же показывает, что никакая хирургия, никакая селекция не дает полностью очищенной, стерильной и не болеющий Церкви. Здесь, на земле, это и невозможно. Потому что человек остается человеком. Тот же протестантизм сильно сузил, можно сказать – обкорнал, а то и вовсе пустил под нож телесность Церкви, но искомого идеального состояния церковности не достиг. Потому что Церковь – слишком многообразное явление для того, чтобы все выстроить в ней по некому унифицированному образцу, какие бы якобы благие желания за этим не стояли.
