* * * * *

 

Мчится лавой и рубится конница,
Кричит потревоженное воронье, —
Это поэт со священником борется,
И поле битвы — сердце мое.

А Ты, Господи, поодаль, в одиночестве,
И нет улыбки, не мягок взгляд:
Какая ирония, когда, по пророчеству,
Восстал войной на брата брат!

Не будешь Ты ломать, обличая, трости,
Не будешь льна пылающего угашать,
Но Ты выжидаешь, когда просвет откроется —
Броситься между и лезвия удержать.

 

     А вот «наш ответ» тому же Томасу Элиоту:

 

СТАРУХА И СМЕРТЬ

Послушание превыше поста и молитвы.
Послушание смерти — превыше смерти:
Терпеть боль, не выпить и единой таблетки,
Когда гангрена пах лижет,
Терпеть пьяницу-племянницу, ее мужа,
Безропотно подписать этим людям
Дом, с корнями и крышей,
Палисадник, рябину, синь над рябиной
(Все, что было в погребе, в стайке,
Швейную машинку — осталась от мамы —
Все пропили, выпили все слезы,
И смертного нет, обрядить нечем),
Подписать ветру
Восемьдесят семь весен — ни дня веселья,
Мужа, убитого под Прагой,
Нерожденных белоголовых деток,
И цвела, и засохла в колхозе,
Работа. работа и работа,
И в храме была всего дважды, девчонкой —
Растащили по бревну в двадцать девятом
(Выслали старосту, псаломщик спился,
Попа посадили как врага народа),
А когда открыли — уже парализовало,
И ни дня без скорби,  ни дня без молитвы,
«Отче» и «Богородице», как мама учила,-
И вот выдалась весна какая,
Христе Спасе, какое счастье!..

Послушание смерти и всем слугам смерти —
Годам, властям, болезни, труду, заботе.
Смерть любит тех, кто борется с нею,
Как кошка с мышью, урча, играет
С теми, кто убегает, ищет лазейки.
Смерть ненавидит и боится
Тех, кто кроток и слушается смерти.
Робко стоит она поодаль,
Когда послушный, тужась, проходит
Тесным путем, когда из тела
Вынимают пылающую душу,
Как из матрицы -пылающую бронзу,
Светозарную, полную мощи,
Звонкую, ни единой каверны!
Смерть знает:
Попробуй проглоти такого —
Изнутри лопнешь! Сколько раз обжигалась.

Некогда, на другом краю мира,
Утверждал великий Буонаротти:
«Высшая форма человека есть пламя».
Старуха и не слыхивала про такое:
Все образование — четыре класса.
Смерть слыхивала, но, как ни тщилась,
Понять не смогла: не по зубам смерти
Азы огня и света, творчества и послушанья.

27.05.2006.

 

     Или весьма дерзновенное стихотворение, которое можно отнести к своего рода вершинам любовной (в хорошем смысле) лирике…

 

С ТОБОЮ ЧИСТИМ ГРИБЫ

Нет, не в плероме, не на облаках —
В тебе изображается Христос:
Терпенье неизбывное в руках,
И внешнее плетение волос,

И голос, и морщины каждой ход,
И детскость, близорука, как со сна, —
Мы старились с тобой, за годом год.
Свидетель я, как ты сотворена.

На этой кухне, в этот поздний час,
Самих себя мы сеем в темноту.
Господь сказал, что Царство — внутрь нас.
Внутри тебя. Я там его найду.

 

9.09.2005.

 

 

     И еще – особенно понравившееся мне стихотворение, поскольку здесь мне видится синтез настоящей поэзии, православной гимнографии и личного переживания евхаристичности жизни в Церкви. Таких стихов в русской поэзии до сей поры было мало, но вот они есть — и, значит, мы имеем дело с новым поэтическим явлением, которое еще нуждается в осмыслении и популяризации.

Вынь наше имя,  частицу хлебную,
Вынь нашу жизнь бедную,

Помести рядом с Тобой на дискосе,
Перенеси, Господи, и очисти,

Погрузи копие, сотвори брение,
Помяни всех, вычитай душеполезное чтение,

Забери туда — новопр.Анны, отр.Эммы —
Где третьего нет лица, есть «Ты» и «мы».

Еще есть два, три, одно место на дискосе!
Мы просим, канючим, тянемся до самой Херувимской.

Двинь Свои полки, пирамиды девяти чинов,
На защиту нас, немощных.

О Ты, и Вси  святии, и Владычице Дево Богоневесто!
Мы все — из одного теста,

И станет единым — Иван, Абрам,  —
Хлеб, рассянный по горам.

4.02.2004.

 

     Это были стихи священника Сергия Круглова. На этом возможный список имен настоящих православных поэтов, конечно же, не исчерпывается.  Любители поэзии могут ознакомиться также с поэзией священника Константина Кравцова  —  http://o-k-kravtsov.livejournal.com — чей талант и творческие находки впечатляют ничуть не менее в сравнении с вышеприведенными поэтическими опытами Круглова, однако, поскольку о. Константин мой давний друг,  подробно расхваливать его поостерегусь,  дабы нас не обвинили в саморекламе и групповщине (смотрите сами).

 

     Кроме того, современная православная поэзия достаточно широко представлена на сайте «На середине мира» — http://nattch.narod.ru

 

    В заключение замечу, что современная поэзия, разумеется, не исчерпывается только  чисто православной тематикой. Поэзия  многообразна и в современном Интернете представлена достаточно широко – существует множество поэтических сообществ и даже конкурсов, среди которых,  к сожалению, полно графомании и вообще можно заблудиться, однако иногда попадаются и крупицы истинной поэзии. К  примеру,  могу привести имя такого современного поэта, как Алексей Моисеев — http://a-moiseev.livejournal.com/ — который (не знаю его, как это говорится, религиозной принадлежности да и не суть важно) понравился мне достаточно простой  поэтикой и, одновременно,  напряженным восприятием действительности (в какой-то степени его стихи перекликаются с поэзией любимого мною Георгия Иванова, а сверх того, он представляет определенный круг современных лириков, также достойных  внимания и изучения).

     Вот, к примеру,  стихотворение Алесея Моисеева, взятое с его сайта (какое было, без выбора):

Порою мир летит во весь опор,
электризуя время и пространство,
туда, где ветер трепетно и страстно
терзает распахнувшийся простор,

где только миг от «завтра» до «вчера»,
что никогда уже не повторится –
в нем сжаты камнепады и зарницы,
вода и суша, холод и жара.

Являя мир во всей его красе,
в калейдоскопе мечутся картины:
блестят огни, змеятся серпантины,
машины вдаль стремятся по шоссе.

И поезд вылетает на стрелу
стальных путей, внезапно обретенных…

А где-то полдень, ряд домишек сонных,
и паутинка светится в углу…

     В общем, очевидно, что поэзия не умерла и не деградировала, а такие имена нам современных поэтов, как выше мною процитированный священник Сергей Круглов,  говорят о том, что русская поэзия еще может достичь (если уже не достигла) определенных мировых вершин. 
     При чем, повторюсь, поэзия –  вполне православная.

«ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ»: «Протоколы церковных мудрецов. К истории мнимого поворота Сталина к религии и Православной Церкви в 1930-е годы»

 

Тема взаимоотношений Церкви и советского государства – одна из наиболее обсуждаемых сегодня в отечественной публицистике и историографии. В пылу дискуссий не всегда удается избежать неточностей и натяжек. Самое важное здесь, на наш взгляд, уберечь историю от новых искажений. Этому принципу мы и следуем, публикуя данное исследование.

В 1999 г. в журнале «Наш современник» и ряде средств массовой информации без ссылок на источники, но с пафосными комментариями были опубликованы сенсационные материалы, призванные свидетельствовать о радикальной смене сталинского государственного курса по отношению к православной религии и Церкви в 1939 г., перед войной, о прекращении гонений на православное духовенство и верующих, а также о массовой амнистии осужденных по церковным делам в ноябре-декабре того же года.

В «Указании ВЦИК и Совнаркома» за подписями председателя ВЦИК М.И. Калинина и председателя СНК В.И. Ленина от 1 мая 1919 г. за № 13666/2, адресованном председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому, со ссылкой на некое таинственное «решение ВЦИК и СНК» (ни номера, ни даты, ни названия его публикаторами не приводится), указывалось на необходимость «как можно быстрее покончить с попами и религией. Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады».

Кровожадное и свирепое ленинское «указание» в публикациях обычно дополняет «Выписка из протокола № 88 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 11 ноября 1939 г.» с подзаголовком «Вопросы религии» за подписью И.В.Сталина. Содержащееся в выписке решение обращено к «религии, служителям Русской Православной Церкви и православным верующим». Его пункт отменяет «Указание товарища Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 года» и «все соответствующие инструкции ВЧК–ОГПУ–НКВД, касающиеся преследования служителей Русской Православной Церкви и православно верующих». Один из пунктов гласит: «Признать нецелесообразным впредь практику органов НКВД в части арестов служителей Русской Православной Церкви, преследование верующих». НКВД поручается «произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительской (так в тексте. – И.К.) деятельностью», освободить тех из них, чья деятельность «не нанесла вреда советской власти». Дополняет «постановление» краткая справка наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии от 22 декабря 1939 г. на имя Сталина. В ней глава НКВД докладывает о «выпуске на свободу», со ссылкой на постановление Политбюро от 11 ноября 1939 г., из лагерей – 12 860 человек и «из-под стражи» – 11 223. То есть 24 000. По «справке Берии», из продолжающих отбывать наказание более 50 тыс. человек, «деятельность которых нанесла существенный вред советской власти», планировалось «освободить» еще около 15 тыс. заключенных, и дела остальных «будут пересматриваться». Этот сюжет и приводится в обоснование тезиса о повороте сталинского руководства навстречу Церкви еще до войны. Во многих публикациях приводится и более ранняя «выписка из протокола заседания Политбюро ЦК от 12 сентября 1933 года» о необходимости охраны «памятников архитектуры древнего русского зодчества». Подписанный якобы Сталиным «документ» «считает невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей, что следует считать памятниками архитектуры древнего русского зодчества».

Эти материалы получили широкое распространение в отечественной историографии начала нового тысячелетия. Свою лепту в это дело внесли и церковные люди. Так, один из их первых публикаторов, священник отец Димитрий Дудко, диссидент советской эпохи, «прозревший» после перестройки и ставший духовником газеты «Завтра», делает вывод, что публикуемые им «сенсационные» «архивные находки» реабилитируют Сталина как «православного», «верующего» человека.

На тех же «документах» основывают свои важнейшие историософские выводы о природе церковно-государственных отношений в 1930-е гг. и ряд современных солидных ученых, докторов наук. В их числе доктора исторических наук А.И. Вдовин (труд «Русские в ХХ веке». М., 2004), С.И.Васильцов (статья «ХХ съезд и русский вопрос в России»), Ю.А.Катунин (статья «Изменение политики партии и государства в отношении Православной Церкви в 1939 г.» и докторская диссертация с соответствующей главой на эту тему), доктор философских наук, известный эксперт по вопросам церковно-государственных отношений В.А.Алексеев (брошюра «Тернистый путь к живому диалогу» (из истории церковно-государственных отношений в 30–50-е гг. ХХ столетия.). Не отстают в этом ряду и некоторые просталински настроенные мыслители и общественные деятели – писатель В.В.Карпов (труд «Генералиссимус», где данные «документы» воспроизведены факсимильно, вероятно, чтобы усилить впечатление их «достоверности»), маршал Д.Т.Язов, бывший председатель КГБ В.А.Крючков и многие другие публикаторы и комментаторы этих интересных «архивных находок».

Большинство авторов ссылаются на некие «тайные архивы», где столь важные документы многие десятилетия скрывались от общества, оставаясь неизвестными до 1999 г., но точных архивных ссылок никто из них не дает. Так, авторы, основываясь на этих материалах, пишут и о «едва ли не полной ревизии ленинской линии по религиозному вопросу, начиная с 1917 года», и о начале в 1939 г. радикального поворота советского государства навстречу Церкви, при этом не делая попыток разобраться в надежности использованных источников.

Будь опубликованные материалы подлинными, это опрокидывало бы утвердившееся в историографии представление о вынужденности поворота сталинского церковного курса – от гонений до частичной легализации Церкви – из-за событий Великой Отечественной войны, что означало бы настоящую историографическую революцию.

Итак, состоялась ли эта революция?

Прежде всего рассмотрим так называемое «Указание Ленина от 1 мая 1919 г. за № 13666/2» о «борьбе с попами и религией». Заметим для начала, что в практике партийно-государственного делопроизводства вообще никогда не существовало документов с названием «Указание». В частности, ВЦИК и Совнарком не издали ни одного документа с таким названием за все время своей деятельности. Существовали только постановления и декреты за подписями глав этих органов (см. сборники «Декреты советской власти»), при этом порядковых номеров таким документам не присваивалось. Однако же во всех публикациях «Указанию» сопутствует порядковый номер 13666/2, что подразумевает наличие многих тысяч «указаний» в государственном делопроизводстве. Весьма странно, что ни один из подобных документов не известен историкам, не выявлен в архивах, никогда не публиковался. Разумеется, подобный номер выдуман для того, чтобы искусственно ввести в него апокалипсическое «число зверя», придать бумаге ярко выраженный мистический характер, связать его с «сатанинской» стихией российского большевизма, которой якобы и положил предел мудрый «государственник» Сталин.

Но, увы, Ленин не подписал за всю свою партийно-государственную деятельность ни одного документа, который носил бы название «Указание», ни с тремя шестерками, ни без, в чем легко убедиться по его Полному собранию сочинений, «Биографической хронике», сборникам «Декреты советской власти». В Российском государственном архиве социально-политической истории хранится полный фонд документов Ленина. Многие десятилетия он целенаправленно формировался советским государством, в него включались тотально все ленинские документы. По свидетельству директора РГАСПИ К.М.Андерсона, все документы ленинского фонда рассекречены и доступны для исследователей, так как государственных тайн в них не содержится. «Указание Ленина от 1 мая 1919 г.» в РГАСПИ отсутствует (как и все остальные «Указания»). Засекреченной остается только история болезни Ленина. Все документы Ленина в РГАСПИ каталогизированы строго по датам. Среди бумаг Ленина, относящихся к 1 мая 1919 г., нет антирелигиозных – это несколько подписанных им постановлений Малого СНК, и все они касаются мелких хозяйственных вопросов. Отсутствует «Указание Ленина от 1 мая 1919 г.» и в Государственном архиве РФ, где хранятся фонды СНК и ВЦИК. Отрицательный отзыв о наличии этого «документа» дали в своих официальных письмах Центральный архив ФСБ России и Архив президента РФ. Итак, «Указание Ленина от 1 мая 1919 г.» отсутствует во всех профильных по этой тематике государственных и ведомственных архивах России. Равным образом не существовало никакого секретного «решения ВЦИК и СНК» 1917–1919 гг. о необходимости «как можно быстрее покончить с попами и религией», во исполнение которого «Указание Ленина от 1 мая 1919 г.» будто бы было выпущено. Не существует никаких «инструкций ВЧК–ОГПУ–НКВД» со ссылками на это «указание», нет никаких документов о его исполнении.

Кроме того, содержание мнимого «Указания Ленина от 1 мая 1919 г.» прямо противоречит фактической стороне истории церковно-государственных отношений 1918 – начала 1920-х гг.

Документы СНК РСФСР свидетельствуют, что в 1919 и 1920 гг. и в начале 1920-х гг. по распоряжению Наркомата юстиции РСФСР отдельные церкви неоднократно передавались в распоряжение общин верующих, а решения местных властей об их закрытии отменялись. При действии «Указания Ленина от 1 мая 1919 г.» или подобного ему документа это было бы совершенно невозможно.

Кроме того, одним из основных механизмов или методов гонений на Церковь и религию в годы Гражданской войны со стороны центральной большевистской власти было сознательное и молчаливое попустительство. Так, местным властям со стороны центра негласно давался своего рода карт-бланш, они могли более или менее свободно действовать в духе своего революционного правосознания и сообразовываясь с конкретной обстановкой. Такая практика позволяла центру выгодно дистанцироваться от многих непопулярных антицерковных акций. Никаких директивных, погромных, централизованных, всеобщих указаний, даже секретных, при такой политике не требовалось. Достаточно было развязать руки товарищам на местах. Инициаторами гонений при таком подходе становились не только и не столько местные ЧК, но и практически все органы советской власти, а также направлявшие их деятельность партийные организации. Закрываемые в массовом порядке в годы Гражданской войны и военного коммунизма храмы в большинстве случаев передавались под культурно-просветительские учреждения (школы, политпросветкружки, красные уголки, избы-читальни, киоски антирелигиозной литературы и проч.), а не обращались повсеместно в склады, как якобы предписывалось «Указанием от 1 мая 1919 г.».

Приведем пример. 3 сентября 1919 г. «ликвидационный» отдел НКЮ в письме в президиум Моссовета поддержал требование работников Московского почтамта о закрытии часовни св. Василия Кесарийского. «8 отдел обращает внимание, что до сих пор оскорбляет революционное чувство граждан безобразная часовня с царскими надписями, помещающаяся прямо против 1 Дома Советов, где до сих пор происходит продажа свечей и различных духовных предметов, что дает приток сумм религиозным организациям вопреки декрету 23 января (Декрет об отделении Церкви от государства. – И.К.). Между тем эта часовня, при соответствующей незначительной переделке, могла бы служить великолепным киоском для продажи революционной литературы…» (ГА РФ Ф.130.Оп.1.Д.208.Л.17.). Замена очень показательная и характерная. Итак, предписывалось не просто закрыть часовню, чтобы устроить в ней склад, а прагматично использовать это закрытие в пропагандистских целях.

По отношению к православному духовенству политика большевистской власти не была направлена на его тотальное физическое уничтожение, как пытаются внушить обществу авторы фальшивки. Документы свидетельствуют, что в конце 1910-х – начале 1920-х гг. не менее важное значение, чем репрессиям, придавалось тактике раскола Церкви изнутри с целью разрушения ее канонических структур. Для этого выделялись группы лояльных к власти представителей духовенства, которые становились объектами манипуляций. Подобные задачи выполнялись силами ВЧК–ОГПУ–НКВД, что было бы совершенно невозможно, если бы перед ними стояла задача «повсеместного» уничтожения духовенства. Известное же письмо Ленина Молотову от 19 марта 1922 г. было связано именно с планом использования ситуации голода для удара по Церкви как идеологическому противнику.

Так что, даже если отвлечься от архивных и делопроизводственных деталей, «Указание Ленина от 1 мая 1919 г.» никак не вписывается в реальную картину 1918–1923 гг.

Нормативные акты, с помощью которых новой властью действительно осуществлялись гонения на Церковь, преследования и ограничения в правах верующих, хорошо известны в историографии, и мы кратко их перечислим: Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви от 20 января 1918 г., лишавший Церковь права собственности и юридического лица; май 1918 г. – создание «ликвидационного» отдела Наркомюста; Инструкция Наркомюста от 30 августа 1918 г., носящая откровенно дискриминационный характер, так как она лишала Церковь прав миссионерской, благотворительной и культурно-просветительской деятельности; Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О мерах по усилению антирелигиозной работы» от 24 января 1929 г.; Постановление Политбюро ЦК от 28 февраля 1929 г. об изменении статьи Конституции РСФСР, лишающем верующих права «религиозной пропаганды» при сохранении свободы пропаганды атеистической (перешло и в сталинскую Конституцию СССР 1936 г.); Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 г. с последующим инструкциями к нему; Постановление ЦИК и СНК СССР «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений» от 11 февраля 1930 г. и др.

Необходимо отметить, что ни один из перечисленных выше антицерковных актов де-юре не был отменен Сталиным даже в период его так называемого либерального курса 1943–1953 гг., а в Инструкции Совета по делам Русской Православной Церкви уполномоченным Совета на местах от 5 февраля 1944 г. воспроизведено большинство мер Постановления «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 г.

Не следует ли из изложенного, что приводимый в разных изданиях текст «Указания» Ленина является грубым историческим фальсификатом, сочиненным специально для того, чтобы подкрепить собой другой фальсификат, показывающий мнимую расположенность Сталина к Церкви и «православно верующим» еще до войны?

Получается, что таким же подлогом является и так называемое сталинское «Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 11 ноября 1939 г.», толкующее об отмене несуществующего «документа». Естественно, существуют и надежные доказательства подложности «либерального» «сталинского документа» 1939 г.

Все протоколы Политбюро ЦК РКП (б) – ВКП (б) за 1919–1952 гг. (и подлинные, и копии) хранятся в РГАСПИ (ф.17, оп.3, 163) и теперь доступны для исследователей. Рассекречены и материалы Особых папок к заседаниям Политбюро за все эти годы (ф.17, оп.162), куда откладывались постановления Политбюро по разным секретным вопросам. За 11 ноября 1939 г. решения Политбюро действительно были. Однако церковных вопросов они не касались. Номера обобщенных протоколов к заседаниям Политбюро присваивались в порядке очередности после очередного съезда партии, и соответственно, выборов нового состава Политбюро. Обобщенный протокол Политбюро ЦК ВКП (б) от 10 ноября – 10 декабря 1939 г., включающий и решения от 11 ноября 1939 г., значится в архиве под номером девять. (РГАСПИ.Ф. 17. Оп.3.Д.1016.) А в опубликованном «Постановлении» у протокола Политбюро значится номер восемьдесят восемь! Это доказывает, что фальсификаторы никогда не работали в архивах, они не дали себе труда ознакомиться даже с порядковыми номерами протоколов Политбюро. Цифра была взята с потолка.

В большинстве публикаций «Постановления» фальсификаторы ставят гриф «Особая папка». Есть особая папка и к решениям Политбюро ЦК ВКП (б) 11 ноября 1939 г., она рассекречена, хранится в архиве. Однако вопросы религии и там не рассматривались. В этот день под грифом «Особой папки» рассматривался вопрос «об увеличении численности и материальном обеспечении конвойных войск НКВД», «о пересмотре караульной службы» и вопрос Комиссии обороны (РГАСПИ Ф.17.Оп.162.Д.26.Л.107, 108.).

Конечно, гриф «Особая папка» был поставлен фальсификаторами для создания видимости особой важности, секретности публикуемого ими сенсационного «документа».

Отметим, что за весь 1939 г. на Политбюро вообще не рассматривалось никаких церковных и религиозных вопросов (в том числе и по особым папкам). Перечислим и другие обстоятельства, свидетельствующие о подложности «документа» от 11 ноября 1939 г.

Отрицательный отзыв о наличии этого «документа» дали в своих официальных письмах Центральный архив ФСБ России, где хранятся документы НКВД, и Архив президента РФ, где хранится фонд Политбюро ЦК (за исключением протоколов к заседаниям Политбюро, переданных в РГАСПИ).

В истории партийно-государственной практики никогда не было случаев гласной или секретной отмены ленинских документов. В СССР – от середины 1920-х гг. до «перестройки» – незыблемо существовал культ личности Ленина, которого официально придерживались все партийные и государственные работники (независимо от степени их искренности). Если ленинская линия по каким-то вопросам ревизовалась, как в случае свертывания нэпа и перехода к сплошной коллективизации, то делалось это исподволь, под обязательным прикрытием соответствующих цитат из Ленина, демонстрацией верности ленинским идеям и установкам. Даже в самых секретных бумагах отсутствовала критика Ленина, любое порицание его действий или документов было абсолютно невозможно для руководителей всех уровней – от Сталина до рядового работника райкома партии.

В партийно-государственных документах Ленин никогда не назывался «товарищем Ульяновым (Лениным)». Принятые формы упоминания только «товарищ Ленин», «В.И. Ленин».

Не существовало никакой массовой амнистии осужденных по церковным делам ни в ноябре-декабре 1939 г., ни в 1940 г., ни в 1941 г. якобы во исполнение «Постановления Политбюро от 11 ноября 1939 г.», в чем легко убедиться, анализируя электронную базу гонений на верующих по сайту Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, многие годы целенаправленно собирающего данные о репрессиях священноцерковнослужителей и мирян по церковным делам за годы советской власти. Уменьшение объема гонений и так называемая бериевская амнистия весны-лета 1939 г. касалась исправления «ежовских перегибов», прекращения политики «Большого террора» и ни в малейшей мере не были связаны с изменением церковной политики государства. В Центральном архиве ФСБ России не содержится никаких документов, свидетельствующих о массовой амнистии по церковным делам с ноября 1939 г.

Таким образом, «справка» Берии от 22 декабря 1939 г. на имя Сталина о мнимом выпуске в ноябре и декабре десятков тысяч человек, пострадавших по церковным делам, и о якобы готовящемся массовом пересмотре десятков тысяч других подобных дел тоже подделка.

Вопреки ложным тезисам о «либеральном повороте» Сталина к Церкви и верующим в 1939 г. и отмене им гонений, 1940–1942 гг. отмечены новыми жестокими репрессиями по церковным делам. Объем гонений был значительно меньше, чем в 1937–1938 гг., но сами гонения прекращены не были. Органы НКВД и сталинской юстиции продолжали в массовом порядке фабриковать фальсифицированные дела против священнослужителей и мирян, что было бы совершенно невозможно, если бы действовал сталинский «документ» о прекращении гонений, подобный «Постановлению Политбюро от 11 ноября 1939 г.». По данным авторитетного исследователя статистики гонений на Церковь, преподавателя Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Н.Е. Емельянова, в 1939–1940 гг. происходило по 1100 казней в год по церковным делам, в 1941–1942 гг. – новые тысячи казненных. По данным правительственной Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, только в 1940 г. было арестовано 5100 церковников, расстреляно 1100, в 1941 г. арестовано 4000, расстреляно 1900. И только с 1943 г. (в результате действительного поворота государственной политики) число репрессий резко сокращается.

Продолжалась и фабрикация «групповых» церковных дел. Так, в 1940–1941 гг. органы НКВД в Архангельске вскрыли «контрреволюционную монархическую церковную организацию» схиепископа Петра (Федоскина), в 1942 г. в Москве сочинили групповое «дело духовных дочерей архимандрита Серафима (Климкова)», в 1942 г. нашли «антисоветскую церковную организацию в г. Котласе» и т.д.

Анна Васильевна Балашова из Тамбовской области после закрытия церкви организовала у себя на дому хор бывших певчих, участвовала в совершении треб на дому. Арестована по доносу сельчанина в сентябре 1941 г., приговорена к расстрелу, замененному 10 годами лишения свободы, отправлена в лагерь. Мария Андреевна Кригер арестована в августе 1940 г., обвинена в «антисоветской агитации среди верующих», приговор – 7 лет лагерей. Священнослужитель Гиацинтов Григорий Федорович осужден в октябре 1941 г. к пяти годам ИТЛ по статье 58-10. И таких «дел» – многие тысячи.

Получается, что никакого «либерального» поворота церковно-государственного курса в 1939 г. не было.

Необходимо также признать, что не существовало и решения Политбюро ЦК от 12 сентября 1933 г., направленного против разрушения храмов и церквей, как «памятников архитектуры древнерусского зодчества». В протоколах заседаний Политбюро ЦК ВКП (б) за 1933 г. подобное решение отсутствует. Массовое разрушение церквей и храмов активно продолжалось и после 1933 г., в том числе и в Москве. Так, в 1935 г. был разрушен пятиглавый московский храм св. великомученика Никиты в Старых Толмачах, а в 1936 г. на Красной площади был разрушен Казанский собор, построенный еще при участии князя Дмитрия Пожарского. И т.д.

Надо заметить, что Институт российской истории РАН посылал ряду именитых пропагандистов так называемых документов запросы об источниках их сенсационных изысканий. Однако ответов на большинство из них получено не было.

Итак, в результате нашего исследования получены надежные доказательства, что все рассмотренные выше опубликованные материалы по истории церковно-государственных отношений в 1919 г. и в 1939 г. являются подлогами, грубо сфабрикованными неизвестными политическими провокаторами в конце 1990-х гг. и транслированными в СМИ некоторыми поверившими в их подлинность политиками и публицистами. Сочинение этих бумаг понадобилось для достижения ясных политических целей – формирования и внедрения в общественное сознание мифа о расположенности Сталина к Церкви и православной религии еще до войны, создания положительных образов «православного» Сталина и «патриотического» сталинского руководства. Соответственно все сюжеты в историографии и в учебных пособиях (версия о радикальном изменении государственно-церковного курса до Великой Отечественной войны уже вошла в состав сюжетов ряда вузовских учебников и хрестоматий по отечественной истории ХХ в., рекомендованных Министерством образования РФ), необходимо признать не соответствующими действительности.

Игорь КУРЛЯНДСКИЙ,
старший научный сотрудник Института российской истории РАН, кандидат исторических наук
26 ноября 2007 г.

Заявление миссионерского отдела Челябинской епархии о деятельности религиозной группы В. А. Крашенинниковой и ложном почитании отрока Вячеслава Крашенинникова

«Проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай,
увещевай со всяким долготерпением и назиданием. Ибо будет время,
когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям
будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху;
и от истины отвратят слух и обратятся к басням». (2 Тим., 4: 2-4).

Миссионерский отдел Челябинского епархиального управления Русской Православной Церкви с глубоким прискорбием и тревогой констатирует растущее в Челябинской области и России религиозное почитание скончавшегося почти 15 лет назад чебаркульского школьника Вячеслава Крашенинникова (1982 — 1993), объявленного некоторыми средствами массовой информации уже и «пророком», и «святым», и «блаженным», и даже «великомучеником». Совершаются паломничества к его могиле, причем земля, взятая с нее, используется в магических, отвергаемых Православной Церковью, ритуалах; написаны акафист и соответствующая икона. Таким образом, создаются предпосылки формирования в Челябинской области нового культа, кощунственно использующего православную обрядность и эксплуатирующего естественное человеческое стремление к надмирному, горнему.

Известность к мальчику, именуемому не иначе, как «святой отрок Вячеслав», пришла после издания его матерью В. А. Крашенинниковой книги воспоминаний, озаглавленной «Чудеса и предсказания отрока Славика», и ряда других книг, в настоящее время к несчастью распространяемых и через сеть церковных лавок. Эти книги достаточно широко рекламируются, как «православные»; некоторые из них даже имеют благословения, полученные обманным путем.

С совершенной убежденностью можно констатировать: писания В. А. Крашенинниковой и людей ее круга, посвященные «отроку Вячеславу», никакого отношения к Православию не имеют. Покойный Вячеслав Крашенинников, в понимании Русской Православной Церкви, не являлся ни пророком, ни мучеником, ни святым. Высказываемые им суждения о религиозных истинах могут восприниматься серьезно только в контексте отношения к ним взрослых и духовно заблудившихся людей — людей, очень часто преследующих корыстные, далекие от подлинной религиозности цели. Мы же «должны быть особенно внимательны к слышанному, чтобы не отпасть». (Евр., 2: 1).

Нам понятна и близка скорбь матери, потерявшей совсем юного сына. Но, понимая и разделяя эту скорбь, мы с горечью констатируем, что последующие ее действия, направленные к возбуждению общественного мнения и почитанию покойного ребенка как святого, не соответствуют церковному вероучению и церковной практике канонизации и почитания святых.

Миссионерский отдел свидетельствует о высокой духовной опасности культа, формирующегося вокруг покойного Вячеслава Крашенинникова и мимикрирующего «под Православие». Причину появления такого культа мы усматриваем прежде всего в славолюбии, в необузданной человеческой гордыне, в стремлении выделиться среди себе подобных особой близостью к Богу, причастностью к каким-то сверхчеловеческим возможностям, способностям и тайнам. Но это путь, ведущий к погибели, ибо «только смиренных возвышает Господь» (Пс., 146: 6), сказавший о Себе: «Я кроток и смирен сердцем» (Мф., 11: 29).

Не в религиозном поклонении нуждается покойный мальчик, легкомысленно объявленный Божиим угодником, а в усердной молитве – прежде всего, в молитве о нем матери.

Православная церковь в своем предстоянии пред Престолом Божиим поминает всех своих чад, от века почивших. С древних времен все угодники Божии до момента канонизации поминались только во время совершения панихид и заупокойных литий. Лишь факт канонизации позволял служить им молебны и акафисты. Только далекие от Церкви люди могут, подобно представителям группы В. А. Крашенинниковой, столь грубо пренебрегать этим многовековым опытом молитвы.

Православная Церковь всегда будет молиться о вразумлении заблудших и об упокоении души скончавшегося от болезни отрока Вячеслава.

Итак: дабы избежать соблазна и уклонения от Истины полезно вспомнить слова апостола Павла: «Непотребного пустословия удаляйся; ибо они еще более будут преуспевать в нечестии, и слово их, как рак, будет распространяться… Пребывай в том, чему научен и что тебе вверено, зная, кем ты научен… Будь бдителен во всем». (2 Тим., 2: 16-17; 3: 14; 4: 5) и «Негодных же и бабьих басней отвращайся, а упражняй себя в благочестии». (1 Тим., 4: 7).

Данный спор все-таки носит более идеологический, чем сущностный характер. Обсуждение реальных проблем, имеющих место быть в современной литургической жизни нашей Церкви, отходит на задний план, а самым важным представляется именно охранительная позиция защитников «синодальной» традиции, либо, напротив, защита самого принципа частого причащения. Кроме того, спор тут же переходит на личности и, в особенности, на личностях и концентрируется, благо, что эти люди, будучи покойными, уже не могут на данную критику ответить. В особенности достается приснопоминаемому протопресвитеру Александру Шмеману. Почему-то не рискуя вступить в серьезную дискуссию с его основными литургическими идеями, критики оттачивают свои полемические клинки на его личном благочестии, приводят цитаты из дневников о. А. Шмемана, обвиняя его в нарушении постных дисциплин, курении и т.д. Полемика получается довольно странная, напоминающая своего рода публичные разносы-доносы советских времен, когда какой-либо общественно-культурный деятель начинал подозреваться в мировоззренческой неблагонадежности и личном не соответствии высоким принципам партийной морали. Да, личность о. Александра является не простой, но кто из нас без греха, кто столь высоконравственен в личном благочестии, тот пусть и продолжает метать в него камни, тогда как по существу речь должна вестись совсем о другом.

Совершенно очевидно, что Таинство Евхаристии изобрел вовсе не протопресвитер Александр Шмеман, равно и не протоиереи Александр Афанасьев или Иоанн Мейендорф, которых «наши охранители» вместе с о. Александром Шмеманом любят подозревать в сугубом модернизме. Таинство Причащения установлено Самим Господом нашим Иисусом Христом на Тайной вечере и является главным Таинством Церкви, средоточием духовной жизни, одним из основных источников благодати. На безусловную необходимость участия верующих в этом Таинстве указывает сам Господь: «Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Иоан.6:53) Да, практика регулярности или частоты Причащения и подготовки к таинству в разные века бывала разной. Первые христиане могли причащаться каждый день и уж явно не вычитывали «Последование ко святому причащению», поскольку его тогда еще не существовало, а большинство русских христиане в 19 веке причащалось раз в год, постясь неделю и вычитывая всевозможные каноны и акафисты. Из этого вовсе не следует, что синодальные правила 19 века явились раз и навсегда единственной установившейся нормой. Однако утвердившаяся в 19 веке традиции до сей поры пленяет умы даже и современных христиан. Вот, что пишет в журнале «Благодатный огонь» один маститый священнослужитель.
«В наших местах усердные христиане причащались каждый пост, в Великий два раза, на первой и страстной седмицах. Старые и больные из них брали у священника благословение «не выходить из шести недель», то есть причащаться каждые сорок дней. Естественно, причащение предварялось недельным говением, включающим пост (постом – усиление его), стоянием всех церковных служб (конечно, по возможности), чтением Священного Писания и святоотеческих творений, помогающих испытанию совести, и как итог – исповедь и правило».

В общем-то ничего удивительного в том нет, что сложившиеся в синодальный период традиция воспринимаются как некое правило и образец. Но они и должны быть именно правилом и образцом, а не мертвой буквой которая грозит подавить духовную свободу. Любителям благочестия синодального периода нашей истории стоило бы задуматься над следующим вопросом: если в предреволюционной России в духовном плане было все так хорошо и большая часть православного народонаселения с великим благоговением постилась перед ежегодным причащением, а сверх того из великого же благоговения перед Страшными Христовыми Тайнами причащаться уже не дерзала, то почему вообще оказалась возможна революция и столь масштабное сокрушение православных святынь? Разве из-за большого народного благочестия и благоговения? Не из-за того ли как раз, что русский народ в предшествующий революционным потрясениям период перестал причащаться и ценить это великое Таинство, перестал понимать, что такое Литургия, а если и причащался раз в год, то в подавляющей массе — из-под палки, для галочки? И тому есть много воспоминаний и свидетельств современников дореволюционной и послереволюционной России.

Церковь и ее члены без Евхаристии рискуют быстро превратиться в чисто формальное собрание, занимающееся обслуживанием религиозных нужд населения. Крестинами, отпеваниями, освящениями, а не преображением, исцелением больного грехом человека. Это-то как раз и осознали многие из оказавшихся в эмиграции православных русские людей. Собственно, заслуга того же протопресвитера Александра Шмемана в том и состоит, что в условиях эмиграции, в окружении представителей западного христианства он смог осознать и в своих книгах сформулировать то, что Евхаристия была и есть основа жизни Церкви. Мы уже сказали о том, что это понимание ранее утрачивалось. До сих пор среди православных найдутся и те, кто считает, что главным в жизни Церкви является водосвятный молебен с акафистом. В XIX веке Мотовилову пришлось придти к самому преп. Серафиму Саровскому, чтобы из его уст, наконец, слышать, что цель христианской жизни заключается в стяжании Духа Святого. Действительно, понадобилось совершиться революционным потрясениям в России, чтобы многие русские православные осознали величие Таинства Причащения и стали причащаться намного чаще, чем в былые как будто безмятежные дореволюционные годы.

Конечно, в опасениях относительно утраты благоговения есть своя правда и всякая механистичность по отношению к Таинствам к добру не приведет. Однако Таинство Евхаристии не есть некое застывшее формальное начало в Церкви. Это Таинство осуществляется через покаянное живое и личностное общение с Самим Христом и требует от всех нас, верующих во Христа, именно живого, жертвенного, любовного отношения. Священник же, от которого столь многое зависит в плане созидания этого Таинства Церкви, по отношению к другим людям тем более не может быть формалистом или проводником какой бы то ни было групповой идеологии. Священник должен служить тому, чтобы живой человек приходил к живому Христу Спасителю. Для этого служащий священник должен вникать в конкретного человека, молиться о нем, думать, брать на себя труд и ответственность, а не грести всех под одну гребенку только частого или только редкого причащения. Фарисейский дух формализма, к сожалению, легко получает здесь распространение, поскольку, возложив на человека бремена неудобоносимые, легко отсечь желающего причащаться и он уже не в состоянии докучать, скажем, до следующего большого поста, поскольку ему сказано, что раньше — «ни-ни». Думается, что за страхом перед «частым» причащением у некоторой части нашего духовенства скрывается подсознательные опасения слома некоторых формальных принципов допуска к Святому Причащению, а, значит, и – страх перед большим утруждением себя в реализации настоящей любви, а не фарисейского формализма.
Ведь, казалось бы, чего проще: «неделю не постился, к Чаше не подходи», «на вечерней службе не была, не подходи», «к началу общих молитв исповеди кто опоздал, не походи!» — и тогда уже часть людей отсечена, проблем не доставят, «кобыле легче», а ты сам выглядишь защитником и охранителем великой святыни от недостойно на нее покушающихся. А если кто пришел в первый раз и еще о молитвах исповеди ничего не знает? А если пришла мама пятерых детей, которая в принципе не может быть на вечерней службе или пришел тяжело больной человек или кто-то, у кого в этот момент тяжелое душевное состояние? Разве эти люди не нуждаются в том, чтобы их приняли, не согласно букве правил, но согласно духу любви Христовой? Или «нельзя исцелять в субботу»?

Если проанализировать большинство исповедей современных прихожан, то мы увидим, что средний кающийся прихожанин просто затерроризирован проблемой «достойной подготовки» к Причащению. Отсюда, основным предметом исповеди становится рефлексия на тему «батюшка, я все каноны вычитать не успел», «батюшка, у меня желудок больной, я не могу долго поститься, я вчера молочко ела, можно ли мне причащаться?» И так далее и тому подобное. Доходит до того, что некоторые вполне верующие люди и вовсе перестают подходить к чаше, потому что, прочитав или услышав о том, что поститься перед Причастием надо не меньше недели, не в состоянии это исполнить, потому и не дерзают. И, фактически, по явному недоразумению отлучая себя от Церкви. Кроме того, столь чрезмерный акцент на формальной стороне подготовки к Причащению способствует тому, что необходимость борьбы с реальными грехами отодвигается на задний план или вообще подменяется ожесточенной и, по сути, фарисейской борьбой за не вкушение молока или вычитывание всех канонов.

Вступая в борьбу с духом либерального протестантизма, который, как нам кажется, грозит проникнуть в нашу церковную ограду, мы почему-то не замечаем иного духа, который уже давно стремится укорениться здесь же — духа фарисейского лицемерия. Повторюсь, что по моему глубокому убеждению дело не в окончательно на все века зафиксированной традиции частого или редкого причащения, но дело в живом отношении каждого кающегося и самого священства к этому Таинству, в определенной покаянной динамике, в духовном развитии. Если человек только пришел в храм и делает первые шаги, к нему нужно особенно внимательное отношение и нужно внушить ему, что без этого Таинства нет христианской жизни и пусть он начнет хотя бы раз в месяц причащаться. Если через какое-то время этот же человек спрашивает нельзя ли ему Великим Постом причащаться несколько чаще и священник, советуясь с собственной совестью, не находит для этого препятствий, то почему бы и не благословить? Если прихожанин ведет активную сознательную жизнь, читает святоотеческую литературу, всерьез кается и молится, постится и просит благословить ему еженедельное причащения, то почему же ему этого нельзя? На каком основании? Но если священник видит, что его подопечный настроен легкомысленно, формально, в его поведении есть нетрезвые или «прелестные» моменты, то, тогда, конечно, вправе притормозить, охладить чрезмерный пыл, не благословить чрезмерно частое и не благоговейное причащение. Но все это можно осуществить только в живом общении с человеком, а не через формальное применение к нему того или иного правила. Из своей же пусть и скромной, но уже более чем десятилетней священнической практики, могу заметить, что не знаю случаев, когда редкое причащение дает благодатные положительные результаты. Или я о них просто не ведаю, Господь мне не открыл. О действительно благодатных, исцеляющих, преображающих человека вследствие регулярного причащения случаях мне известно и я тому свидетель. Да, благоговение необходимо и за него надо бороться с самим же собой изо всех сил. Да, Причастие это не таблетка для здоровья и всякая механика здесь вредна и даже может быть опасной для жизни, о чем и говорит св. апостол Павел (см. 1Кор.11:29). Но все же главное условие для Причащения — покаяние. Можно неделю попоститься и все каноны прочитать, но если скажешь в сердце своем «Я готов!», то тогда лучше и не подходить к Чаше. Я не думаю, что все современное православное священство как один является образцом подготовки к Таинству Причащения и каждую Литургию служит, попостившись всю неделю и всегда вычитав все каноны до единого. Боюсь, что эта далеко не всегда так. А если мы сами не всегда являемся здесь образцом пред Богом, то почему же так легко возлагаем на других бремена неудобоносимые? К чему здесь-то тогда двойные стандарты? Не услышим ли и мы тогда от Самого Христа те обличения в фарисейском лицемерии, которые столь ясно звучат в Евангелии? Здесь как раз и видна своего рода именно фарисейская логика, которая стремится маскироваться под эдакий религиозный охранительный патриотизм. А разве евангельские фарисеи не были ярыми израильскими патриотами и религиозными консерваторами?

Поэтому не удивительно, что данный спор о частом или редком причащении носит надуманный или идеологизированный характер. Те, кто всерьез вовлечен в него, стремятся все свести только к какому-то одному принципу (или частое или редкое!), подозревая своих оппонентов в разрушительных для Церкви намерениях, забывая при этом, что Церковь есть живой богочеловеческий организм, а не одна только застывавшая на все времена форма. Или Евхаристия была и будет основой жизни Церкви, или мы вообще можем престать быть Церковью и в Церкви быть. Можно сказать и более того. Сам мотив «охранения Таинства» от посягательств причащающихся вряд ли является вполне евангельским. Да, сказано, «не давайте святыни псам», но псы и не приглашаются к участию в этой великой Трапезе Господней. Ведь на самом деле приглашаются все, ибо сказано самим Господом о евхаристической Чаше: «И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Матф.26:28). Сам Христос в Евангелии никого не отталкивает из приближающихся к Нему. Тем самым Он идет на определенный божественный риск. Вся полнота святыни в Евангелии помещена в гущу жизни, и Господь вовсе не говорит: вот вам Моя святыня, охраняйте ее, спрячьте ее, берегите ее как зеницу ока, чтобы никто недостойный не коснулся ее… Нет, скорее, напротив, Господь посылает своих учеников «как овец среди волков», посылает с той целью, чтобы Церковь распространялось всему миру, а стало быть, чтобы распространилось и Таинство Евхаристии. А вовсе не для того, чтобы возможность Причащаться была как можно лучше спрятана и замаскирована. Если бы Христос исходил из чисто «охранительной» позиции к заповеданному Им Таинству, то, наверное, практика его совершения очень быстро превратилось бы в своего рода тайную мистерию для немногих посвященных, которые благодаря особым подвигам, трудам и знанию, наконец, стали бы достойными этого Таинства. Евхаристия тогда непременно стала бы мистерией Священного Грааля, тем, чего до сей поры ищут оккультные любители всего особо таинственного, не замечающие, что уже две тысячи лет искомый ими грааль является Таинством Церкви, которое каждый день может совершаться в каждом православном храме.

Здесь заметим также, что при установлении Таинства Евхаристии, на Тайной Вечере не все из допущенных к Причащению были достойны. В осуждение причащается Иуда. Именно после этого, как говорит евангелист, в Иуду вошел сатана (Иоан.13:27). Почему-то Сам Христос допустил совершится тому, чтобы Иуда непосредственно вкусил евхаристической трапезы, не остановив его под тем предлогом, что он дерзает причащаться недостойно? Из этого, конечно, не следует, что современный священник должен без разбора допускать до причащения всех явных и не явных Иуд, но если задуматься, что перевешивает на чашах весов правосудия Божьего — охранительное стремление «защитить» Христову святыню или раздать эту святыню, как можно большему числу уверовавших людей, то здесь нам, священству, есть над чем подумать. То есть для чего Церкви дано Таинство Евхаристии — чтобы только хранить и охранять его от недостойно посягающих? — или для того, чтобы хлеб Христов был преломляем как Его Тело и раздаваем всем верующим для их освящения и спасения? Не это ли и является целью существования Церкви? При осуществлении этой цели Церковь, как Тело Христово, и не может быть чем-то герметичным, раз и навсегда замкнутой в своих священных границах. К примеру, кто-то переступает порог Церкви и навсегда остается в ней, становится Церковью, неотъемлемой частью Ее богочеловеческого организма, а кто-то, побыв какое-то время в Церкви, даже и причащаясь регулярно, потом вдруг отпадает от Церковного единства, грешит, перестает причащаться и тогда оказывается попираем диаволом и миром сим, не смотря на то, что еще недавно подходил к Чаше и был носителем святыни. И в этом тоже есть тайна промысла Божьего и свободы человеческой личности. И если, по видимому, Сам Бог, порой, идет на определенный риск, даруя полноту благодати нелицеприятно, согласно самой попытке движения пораженного грехом человека навстречу Ему, Спасителю, то почему же «современные охранители» дерзают так легко распоряжается и решать, кому причащаться, а кому нет, в большинстве случаев просто слепо прилагая к человеку ту или иную формальную букву церковных правил? Может быть, прежде всего, потому, что, как недавно заметил один журналист, если ты хоть что-то пытаешься делать, то ты – модернист, а если тебе лень что-либо делать, то ты – консерватор?

Что, тогда, для нас Церковь, и чем является Таинство Причащения? То, что столь беззащитно и ущербно — так, что нуждается в заботливом охранении и сбережении, или то, что явилось Кровью Христовой, первоначально истекшей с его Пречистого Креста для того, чтобы исцелить человека от греха, утолить ничем более не утоляемую жажду? Если верно последнее, то дело не в формальном принципе частого или редкого причащения, но в том, чтобы современная Церковная жизнь строилась бы так, дабы не один из малых сих, верующих во Христа, в принципе бы не оказался надолго чужд этому Великому Таинству.

Но прежде, чем поговорить об этом несколько более подробно, остановимся на многосерийном фильме Н. Досталя «Завещание Ленина». Видно, что за этим фильмом стоит труд серьезного прочтения и осмысления жизни и творчества В. Шаламова. Вообще же творчество этого писателя является ключевыми для понимания советской жизни так называемого «лагерного» ее периода. Будь один «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и не будь «Колымских рассказов» Шаламова, наше знание о той эпохе было бы неполным. При чем, личность самого Шаламова, его характер являются далеко не простыми, не однозначными. Большой творческой удачей автора фильма «Завещание Ленина» является то, что этого болевого стержня, этой своего рода загадки личности Шаламова режиссер не пытается миновать, но как раз и строит фильм на попытке рассказать историю жизни писателя-лагерника: с вологодского детства и до кончины в режимном московском доме для престарелых. Перед нами человек сделавший целью своей жизни поведать всю правду о сталинских лагерях — именно внутреннюю правду о зеках и охранниках, правду реалистичную и беспощадную, — и вполне осуществившим эту цель. Правда Шаламова, действительно, беспощадна: лагерный опыт, по мнению автора, является отрицательным для любого человека, он грозит нравственным развращением, этот опыт может убить человека не только физически, но нравственно.
В свидетельстве самого Шаламова, при этом, есть одно «но», которое
парадоксальным образом не обесценивает это свидетельство, а в какой-то степени даже и усиливает. Шаламов осуществляет свою писательскую деятельность с холодным и взвешенным желанием мести по отношению к тем, кто этот лагерный ад, это «завещание Ленина» на земле задумал и осуществлял. Шаламов выступает в роли пристрастного судии, который анализирует и изображает этот лагерный мир, согласно законам и парадигмам самого этого мира, не дистанцируясь от него, но осуждая его именно изнутри. При этом автор «Колымских рассказов» является, если не атеистом, то, скажем, обожженным полярным холодом агностиком. Бог для Шаламова подобен расшалившемуся ребенку, который легко ломает собственные игрушки, или, не задумываясь, помещает их в непригодные для существования условия. Такой игрушкой провидения, с точки зрения Шаламова, оказывается сам человек. Для предрасположенности к такого рода взгляду на мир у Шаламова были определенные причины. Это и его отец-священник, большой либерал по убеждениям, о котором сам Шаламов в своих воспоминаниях, в частности, пишет, что он сам никогда не видел, чтобы отец молился. Впрочем, это отдельная тема. Важно то, что свидетельство Шаламова о лагере реально соотнесено именно с материалистическим гуманизмом. Он судит лагерь и советскую власть не с иных нравственных позиций, он не является здесь, к примеру, в чистом виде христианином, он судит советский мир, согласно нравственным основам, декларируемых и заданных именно этим миром. И для этого мира нет надежды и нет пощады, в нем негде спастись, нет нравственной отдушины, в лагерном мире Шаламова нет возможности катарсиса, преображения. Или, иначе говоря, смерть есть и она всеобъемлюща, тогда как нет воскресения. Как пелось в одной из песен Б. Окуджавы «и в суете тебя сняли с креста, и воскресенья не будет». Правда, стоит заметить, что возможность иного мировоззрения, иной основы Шаламов допускает и говорит о том, что единственными, кто в лагере оставался нравственно тверд, были так называемые «религиозники», т.е. прежде всего, христиане различных конфессий. Отдавая им должное, Шаламов сам, в своем свидетельстве о сталинских лагерях остается как будто вне спасительного ковчега Церкви, продолжая сводить счеты с химерической лагерной вселенной, будучи один на один с ней, во мраке своего отчаянного гордого одиночества.
Все вышесказанное вовсе не означает, что тем самым возможно нравственно судить и осудить самого Шаламова, речь идет вовсе не об этом, Бог ему судия, но очевидно, что рассказы самого Шаламова, а также и фильм Н. Досталя, несколько тривиально, но по смыслу точно, названный «Завещание Ленина», выносят всей этой ленинско-сталинской системе окончательный нравственный приговор. Система эта изначально нравственно мертва и легко уродует человека и физически и духовно, перемалывая в жерновах исторических и социальных сдвигов, которые сама же эта система и ее конструкторы, в свое время запустили. Можно отдавать должное величию и могуществу сталинского колосса (а это ныне становится все более модным), но то, что это величие в долгосрочной перспективе оказалось эфемерным, это также вполне очевидно. То, что в идеологической основе советского строя лежит явное богоборчество, пожалуй, не требует дополнительных доказательств, отсюда с точки зрения христианской и не удивительно, что такого рода безбожный молох оказался не столь уж долговечным.
Возвращаясь к фильму Балабанова «Груз 200», заметим, что это тоже своего рода осуществившееся «Завещание Ленина», только уже позднего закатного советского периода. Сюжетной основой фильма, как следует из титров, является вполне реальная история. В провинциальном промышленном городе Ленинске (название, надо думать, не случайное!) действует маньяк, который, одновременно, является начальником городского отделения милиции. Милицейские погоны позволяют этому персонажу до определенного момента осуществлять свою деятельность совершенно безнаказанно и в каких-то фантастическо-извращенных формах. Фоном всему происходящему изуверству служит провинциально-промышленный пейзаж, личины членов черненковского политбюро в телевизоре, а так же, что ни маловажно, музыкальные хиты того времени, типа — «В краю магнолий» или «На маленьком плоту». Все это создает вполне узнаваемый колорит предперестроечных времен, который при взгляде на то что творит «ленинский» маньяк в погонах начинает отдавать явным сюрреализмом, чем-то из области изобразительных рядов Иеронима Босха или хотя бы Сальвадора Дали. Однако похождениями этого позднего советского маньяка этот фильм не ограничивается. Косвенным образом, как будто случайно из-за поломки автомобиля в историю с маньяком оказывается замешен преподаватель атеизма из Ленинграда. По ходу фильма с ним вступает в диспут о Боге весьма колоритный персонаж (роль принадлежит актеру Серебрякову), которого позже ошибочно приговаривают к расстрелу за одно из преступлений совершенных все тем же милиционером-изувером. В споре на тему о существовании Бога профессиональный атеист выглядит явно бледно. Однако в финале фильма последнее слово остается все-таки за ним. Став невольным свидетелем происходящих беззаконий и не нашедший в себе мужества хоть как-то противостоять (что в конце-концов служит осуждению и расстрелу невиновного), недавний атеист, по возвращении в Ленинград, приходит в храм и просит совершить над ним обряд крещения. Очевидно, что здесь режиссер констатирует полное мировоззренческое поражение атеизма как такового. Столкнувшись с жутковатыми химерами советской жизни, порожденными идиотизмом безбожного существования, атеизму совершенно нечего противопоставить разверзшейся нравственной пропасти, кроме жалкого набора марксистско-ленинского цитатника да вульгарной пьянки.
Ленинские принципы жизни, таким образом, берут начала в безумных попытках построения социального рая на земле, для чего требуются миллионные жертвы, и заканчиваются нравственным тупиком так называемого «развитого социализма», где на экранах телевизоров верховная власть глубоко пенсионного возраста еще произносит какие-то речи, а в закоулках провинциальных городов выжившие из ума представители местной власти погружаются уже в какие-то совершенно инфернальные бездны. Что, кстати, еще роднит фильм «Груз 200» с фильмом «Завещанием Ленина», так это ощущение тупика, безысходности. То, что называется катарсисом, в этой системе координат невозможно, не осуществимо, даже не смотря на то, что один из персонажей в конце фильма бежит принимать крещение в храм. Можно сказать, что, если у Пушкина мы находим безумный пир во время чумы, то мир «Груза 200» это безумная дискотека уже после чумы.
Несомненно, что подобного рода изображения советской действительности являются более чем мрачными, говорят о некой болезненности сознания и вообще рождают некую тенденцию чрезвычайно критического взгляда на все советское. Самая эта тенденция, в свою очередь, неизбежно вступает в полемику, в противоречия с другой тенденцией, которая, напротив, стремится видеть в былом советском могуществе положительные начала. Естественно, что определенная ностальгия по советскому прошлому среди части старшего поколения имеет свои причины, однако осмелюсь полагать, что речь идет все-таки о разных вещах. Реальная жизнь, как правило, сложнее различных, в том числе и идеологических схем, реальная жизнь осуществляется прежде всего в реальных людях, и советский человек, особенно в первые послереволюционные десятилетия это, прежде всего, русский человек, человек, воспитанный тысячелетней культурой православия, с колоссальным запасом прочности и великой жертвенностью, с большим терпением. И все успехи, все могущество былой советской империи имеет смысл объяснять именно этими качествами и жертвами русского человека, а вовсе не выдающимися человеческими или полководческими достоинствами того же товарища Сталина с его приспешниками, равно и безбожная марксистско-ленинская идеология здесь также не при чем. Плоды этого безбожия очевидны. Хрестоматийной установкой этой идеологии являлась идея о том, что для построения коммунизма необходимо построение его материальной базы и воспитание нового человека. Материальная база в то время кое-какая была. Танков и тракторов хватало. Однако та былая система воспитала такого человека, который с перестройкой и демократизацией так активно включился в передел все той же материальной базы, что вместо коммунизма почему-то произошел откат к дикому капитализму. Впрочем, все это тоже общеизвестно. Все тот же воспитанный коммунистической идеологией «новый» человек оказывается весьма хищнически и корыстолюбиво настроен, так что даже и получает в народе парадоксальное именование «нового русского». Вероятно, что на уровне уже не материальном, а человеческом, духовном этот тип человека и есть главный итог кровавого коммунистического эксперимента. Сюжет фильм «Груз 200» не слуайно разворачивается именно в середине 1984 года, в преддверии дел перестроечных. Безусловно, что краски в этом фильме, что называется, сгущены, но та крайняя болезненность сознания, которая присутствует в этом фильме, как мы уже заметили, есть смертельная и тяжелая болезнь именно атеистического миропонимания, и если быть до конца честными, то, очевидно, что ни к чему другому явное безбожие и не может привести, ведь сам Господь в Евангелии говорит: «Без Меня не можете делать ничего» (Иоан. 15:5), а еще в ветхозаветной «Псалтыри» царь Давид изрек: «сказал безумец в сердце своем: «нет Бога». Развратились они и совершили гнусные преступления; нет делающего добро» (Пс.52:2).
В заключение повторю, что возможность развала и распада советской системы оказалась предопределена нравственной ущербностью самой системы. Поэтому наивно всерьез полагать, будто СССР развалился или случайно, путем сговора нескольких правящих лиц, или только благодаря подрывной деятельности западного империализма, а коммунистическая идеология могла бы рождать одних только Павлов Корчагиных, не имея на другом полюсе своих же трудно уловимых Чекатило. Собственно, и политическим развалом Союза занимались так называемые «прорабы перестройки», которые по своему происхождению, статусу и мировоззрению были неотъемлемой частью самой советской системы. Здесь необходимо упомянуть, что для идеологического оправдания развала была запущена компания по превозношению западного образа жизни и очернению, как советского, так и вообще исторического, в том числе и православного прошлого. Что, конечно, рождает противодействие, которое прежде всего выражается в попытках представить былое советское прошлое в более приятном свете. Понятно и то, что очернение нашего прошлого до сей поры в чести и у современных либералов, им, конечно, на руку все, что только можно представлять в черном свете, они и стараются внедрить в сознание современного человека ощущение заведомой порочности собственного исторического прошлого. Очевидно, что данная остановка разрушительна, да и, по сути, лжива. Однако противопоставлять этой тенденции сказки об оклеветанном мудром Сталине, добром дедушке Ленине и вообще счастливом энтузиазме советского человека, исполненного сознанием, что он живет в стране, «где так вольно дышит » – тоже вряд ли разумно, поскольку эта ложь не многим лучше той версии, что все было плохо и только плохо. По сути, и то и другое есть именно идеологические установки, использующиеся с целью манипуляции сознанием. Истина же заключается в ином. С советским периодом история православной России не закончилась, ее история вступила в новый и наиболее трагичный ее период, который даровал вселенскому православию сотни тысяч новомучеников и исповедников Российских. Они и являются цветом нации и солью истории России, в том числе и советского периода. Каких монстров породила сама по себе в узком смысле безбожная идеология вполне показано в таких фильмах, как «Завещание Ленина» и «Груз 200». И еще повторюсь, что главные герои этих произведений в той или иной степени также связаны с самой системой. Герой Шаламова мировоззренчески не является христианином, он, скорее, гуманист-материалист и в молодости связан с троцкистами. Персонаж-маньяк «Груза 200» является представителем властных структур и в фильме его жертвой оказывается юная дочь местного секретаря райкома. Вероятно, и это не случайно. Быть может, автор и хотел этим подчеркнуть, что система начинает пожирать сама себя, попутно еще продолжая уничтожать тех, кто хоть, как-то пытается ей противостоять, как это и происходит с персонажем в исполнении Серебрякова. Да, оба фильма показывают жутковатую правду и, каждый в своем роде, имеют шокирующее воздействие. Да, это вовсе не вся правда о жизни того времени. Эта правда — больная, извращенная, связанная с адскими инфернальными безднами человеческого падения. Теми безднами и теми падениями, о которых знать всякому человеку вовсе не обязательно, порой даже и не полезно, но которые неизбежно настигают человечество, если оно начинает жить той или иной безбожной идеологией. Эти бездны и эти падения в избытке скрывает в себе история Советского периода, и как ее не приукрашай, они будут заявлять о себе своего рода бездушным звериным оскалом, как, к примеру, и происходит в современных фильмах, о которых выше и была речь.