Столкнулся тут (не в первый раз, конечно!) у одного из друзей со специалистами в святоотеческом богословии. Речь шла о христологии, в частности — о человеческой воле во Христе, о христологии преп. Максима Исповедника. Скажу сразу, что себя таким же специалистом во святых отцах считать не могу. В подлиннике на греческом или латыни их не читаю. А тут именно такого рода упрек прозвучал, что, мол, у нас они в подлиннике почти не доступны, а русские переводы — те не заслуживают доверия. В общем, что в такого рода логике получается: типа, истина, как Священный Грааль, зарыта где-то в греческих подлинниках отцов Церкви, а на русском мы имеем только некую адаптацию, подогнанную, в частности, под сугубый персонализм таких авторов, как Бердяев или прот. Иоанн Мейендорф. Ну, «персонализм» того же Бердяева это отдельный разговор, лично для меня Бердяев далеко не во всем авторитет, хотя когда-то в перестроечные годы, в общежитии Литературного института я с увлечением почитывал ксерокопию его «Опыта персоналистической философии» …
Но я вообще-то о другом. О доверии Церкви. С тех пор, как почти девятнадцать лет назад Господь привел меня в Церковь, я привык в главном Церкви и Священному Преданию доверять. В этом смысле меня вполне устраивает «Догматическое богословие» Владимира Лосского и залезать в подлинный текст того же преп. Максима Исповедника лично для себя я не считаю строго обязательным (хотя и никому не отказываю в этом праве), потому что верю, что христологическая интуиция того же Лосского и Мейендорфа принципиально не отличается от святоотеческой. Да, возможно, что эта интуиция за столетия и даже тысячелетия сделалась более персоналистической, чем это могло быть в изначальном контексте эллинской философии, из многих понятий которой и исходили святые отцы древности. Ну, так этот самый персонализм и есть плод христианства как такового….
Здесь, чтобы не впадать в долгие и многомудрые суждения, я остановлюсь на очень простой схеме. Основа спасения – в возможности общения с Богом. Само общение мы понимаем именно персонифицировано, как общение личностное. Это общение возможно только с «кем-то», а не с «чем-то». Уже одна только молитва «Отче наш» дает нам пример такого рода персонифицированного общения — мы говорим Богу – «Ты»: «да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя»… Мы же не говорим, типа: «О, нечто, о высший разум…»
То есть, Евангелие и христианство неизбежно персонифицированы, собственно, само понятие «личности» и утверждается с христианством. Далее, в этой схематической цепочке, лично мне свойственно доверять всему основному, что со Христом Спасителем связано: я доверяю Его Церкви, я живу Его Таинствами, я доверяю элементарному учебнику «Догматического богословия», если, конечно, церковный Синод не объявил этот учебник еретическим. Пусть тот же учебник есть и определенное упрощение догматики, но – никак не искажение. Также, повторюсь, я доверяю некоторой смысловой редукции, которую можно найти у того же Лосского или Мейендорфа, потому что эта редукция не есть искажение основного смысла, а лишь неизбежное применение этого смысла к понятийному и языковому аппарату современного человека.
Вера, она, ведь и основан на доверии Богу… Те же, кто не доверяет Священному Преданию и хочет следовать исключительно букве Писания или своему уму, пытаясь при этом произвести некую ревизию Святых Отцов или докопаться до какого-то еще тайного смысла, якобы искаженного переводчиками, по моему мнению, отправляются в достаточно рискованное бытийное плавание без паруса и руля, и я могу им только посочувствовать, потому что отсутствие доверия и мировоззренческой ясности в самой вере – довольно серьезная болезнь ума, если не сказать – духа…